Рысюхин и пятнадцать бочек джина - Котус Страница 46

вспомнили ещё пару баек на ту же тему — чай и закипел, и заварился. А мы, совместив чаепитие с обсуждением сделки в целом, после него перешли к разбору бумаг. Это оказались заготовленные для каждой песни отдельно договор об исполнении композиции для пластинки и отказ от финансовых претензий. А вот от исполнителей деньги передавались вообще без каких-либо расписок, под честное слово и под залог доброго имени посредника. То есть, в принципе, никто не мешает продать ту же песню и два, и три раза, но следующую после этого у меня не купят вообще, из принципа, да и репутации профессора будет нанесён огромный ущерб.

Профессор в итоге продал всё — кроме колыбельных и «Красавчика». Одесский армянин с каким-то купеческим шиком добавил тысячу к той цене, за которую ушла «Снежинка», тем самым перекрыв расчёты Лебединского, да и «Ветер знает» в итоге ушёл за хорошую цену. В общей сложности за три песни он выручил для меня семнадцать с половиной тысяч! Да, на фоне моих расходов на некоторые проекты, вроде пополнения автомобильного парка или создания запаса миномётных мин, сумма не смотрится. Но если спуститься на уровень взгляда обычных людей… Какая-нибудь семья могла бы жить пять лет, расходуя по двести пятьдесят рублей в месяц, и это был бы хороший уровень жизни даже в губернском городе, и ещё осталось бы на обучение кого-то из детей в любом магическом училище! Причём это без учёта процентов, которые можно было бы получить, положив «лишние» деньги в банк. Неплохо так, да? А будут ещё деньги за пластинку, и отчисления от исполнителей…

В фирме звукозаписи пойти сразу на стотысячный тираж, как уговаривал профессор, всё же не рискнули, но зато сразу подписали договор на семьдесят тысяч экземпляров, что тоже очень солидно. И в нём же изначально закладывалась возможность печати дополнительных тиражей общим количеством до пятидесяти тысяч штук на тех же условиях, что и основной тираж. И цену сразу предложили приемлемую, рубль двадцать со штуки. Мы с профессором, конечно, поторговались, но так, для порядка, без огонька. Так что цену подняли только на пять копеек, зато Лебединский зачем-то выторговал аванс в четверть всей суммы, с последующим расчётом по мере продаж. Мне эти почти двадцать две тысячи «вот прямо сейчас» не особо и нужны, но, как уже говорилось, положено так — торговаться.

Отметили с Лебединским сделку в ресторане, где мне пришлось ограничиваться соками и сельтерской, поскольку лететь в нетрезвом виде — риск того не стоит. Там я узнал, что уже есть чистовая запись трёх песен, остались только колыбельные и «Ветер знает», так что пора моим жёнам опять ехать в родной город, погостить у мам ещё недельку.

Глава 19

По пути домой понял, что лётный сезон открыл, пожалуй, рановато. Небо затянуло тучами, точнее, пришёл облачный фронт с Балтики. Стремительно так пришёл, зараза. Хорошо хоть, дождя настоящего пока не было, так, кое-где мелкая морось висела в воздухе. Правда, я на своей скорости эту самую морось сгребал остеклением кабины, а тем более — крылом, в таких количествах, что ручьи текли. И ведь приходилось сгребать, держась ниже кромки туч! Потому что подняться выше — это набрать полтора-два километра высоты и полностью потерять навигацию: из приборов только компас и часы, даже для грубой прокладки по карте нужно знать ещё как минимум скорость, а вот её-то и нечем было измерять, так никакой прибор мы с дедом и не поставили, ни на воздушную, ни, тем более, на фактическую. Ниже облаков лететь тоже удовольствие ниже среднего. И дело не в самом дожде, кабина-то герметичная, спасибо Рысюхе и деду, хотя отсыревание ткани на крыле меня и беспокоило. Эта самая нижняя кромка висела на высоте метров двести, на глаз, где чуть больше, где чуть меньше. И это ещё хорошо, порою дождевые тучи могут и до пятидесяти, и до тридцати метров опуститься. Мне же нужно было держаться ниже кромки метров на пятнадцать-двадцать, на ста восьмидесяти примерно, иначе никакая пропитка бы не спасла крыло от намокания при полёте сквозь тучу, пусть и по её краю. И тут вспоминаем про опасность нисходящих потоков, добавляем тот факт, что под тучей таковой поймать шанс во много раз выше, чем под ясным небом и становится понятно, в каком напряжении я провёл последние полчаса полёта.

И ведь ничего же не предвещало, когда я из Могилёва взлетал! Даже после набора высоты на горизонте ничего не просматривалось, а поди ж ты! Штуки три воздушные ямы я всё же поймал, сколько и каких при этом эмоций было я, пожалуй, умолчу, не хочется выражаться непечатно. Цензурно же не получается, по одному из любимых выражений деда: слов нет и буквы на исходе. На самом деле почти всё пространство под тучами было одним сплошным нисходящим потоком, пусть и не очень сильным, но триммер на управлении высотой пришлось накрутить. Просто чтобы не держать ручку постоянно отжатой вперёд[1], но три раза попал, так сказать, в яму внутри ямы. И один раз просел настолько, что всерьёз опасался зацепить кабиной верхушки деревьев! Решил, что если тучи опустятся ещё хоть сколько-то ниже, то буду садиться на дорогу и вызывать грузовик из имения, чтобы добираться дальше уже на нём. Решил — и тут же себя обругал: на какую-такую дорогу, если я уже свернул от Могилёвского тракта к северу, едва увидев впереди очертания Червеня, чтобы угол срезать? Теперь у меня ближайшая пригодная для посадки дорога — Червеньский тракт в паре вёрст от родной посадочной полосы.

Но — дотянул, сел и зарулил к ангару под начавшимся всё же полноценным дождём. Крыло пришлось оставлять в наполовину сложенном состоянии: сушить раскрытым — ткань растянется, да и в ворота аппарат не пролезет, сложить полностью — мокрая ткань может и запреть, и заплесневеть по складкам. Вроде как пропитка должна от такого спасать, но лишь отчасти.

Дома мои жёнушки сидели за столом с довольными и загадочными мордочками. А на столе лежало несколько стопок журналов. Поздоровавшись с супругами, под их хитрыми взглядами подошёл к столу. Ближняя стопка оказалась из журналов «Сад и огород» Московского общества садоводов-любителей. Причём, как я быстро убедился, все журналы в стопке были одинаковыми — свежий, третий, мартовский, номер за этот год. Чуть дальше лежало более солидное издание, напоминавшее, скорее, книгу журнального формата, в твёрдой обложке и толщиной… Если брать Муркины музыкальные пальчики ­– то