Рубеж отхода - Марко Клоос Страница 13

Она похлопывает меня по груди форменного кителя и проводит пальцем по лентам над нагрудным карманом.

«Я так рада, что тебе больше не нужно ни о чём беспокоиться, Эндрю. Все тут только и делают, что смотрят «Телесети» и жалуются на всё то, чего у них нет. А теперь зайди в дом, ладно? Только не обращай внимания на беспорядок. Я дал прислуге месяц отпуска».

Новая квартира мамы аккуратнее и современнее старой, но меньше почти в два раза. Она всё ещё роскошна по сравнению с моей койкой на «Интрепиде» . Там есть гостиная с кухонным уголком, отдельная спальня, ванная комната и большая гардеробная в коридоре. Даже у командира суперавианосца нет столько личного пространства. Я быстро оглядываю комнаты и вижу, что мама повесила на стену гостиной небольшой коллаж из фотографий – в основном это низкокачественные отпечатки фотографий, которые я отправил ей через MilNet. Там даже есть фотография меня и Хэлли, сделанная два года назад во время нашего совместного отпуска на базе отдыха флота на Марсе.

«У меня почти нет еды», — говорит мама из кухонного уголка, где она наливает два стакана воды из-под крана. «Два месяца назад рацион урезали ещё на тысячу калорий. Теперь я даже не могу ничего приготовить на случай отключения питания во время беспорядков. Не говоря уже о том, что я не могу ничего разогреть, когда отключат электричество».

«Не беспокойся о еде, мама. Мне сказали, что я могу привести иждивенца в государственные столовые. Мы можем доехать на поезде до Южного вокзала. У них столовая довольно приличная».

«Думаешь? О, это было бы потрясающе».

«Да. Не должно быть проблем. Хотите пойти прямо сейчас? Уверен, там подают ужин. Дневная смена скоро закончится. Правда, будет довольно многолюдно».

Мама смотрит в окно, чтобы оценить уровень оставшегося дневного света.

«О, тогда пойдём», — говорит она после короткого раздумья. «Пока там совсем не стемнело».

———

После пяти лет скитаний из колонии в колонию, под открытым небом и пустынными пейзажами, возвращение в бетонные лабиринты моего родного города кажется клаустрофобно тесным. В грязной, шаблонной архитектуре башен Общественной резиденции, в неухоженных улицах и тротуарах теперь чувствуется опасность и непринужденная злоба. Тени снаружи стали длиннее.

Мы с мамой выходим из её жилой башни, и я осматриваюсь вокруг, как делал это раньше, когда рос здесь. На тротуаре перед жилой башней через дорогу сидит группа детей, потягивая апельсиновый напиток из прозрачного кувшина, который они передают друг другу. Когда юные хулиганы переходят от столкновений с побегами и самоуспокоения к активному поиску вещей, которые можно украсть, и людей, которым можно навредить, ощущается разница в возрасте и поведении. И, судя по тому, что я помню о своей юности здесь, эти дети как раз на этом этапе.

На мгновение я подумываю вернуться в жилую башню позади меня. Но потом вспоминаю, что последние пять лет я стрелял в людей и сражался с ланкийцами в местах куда более опасных, чем PRC Boston-7. Остановка общественного транспорта всего в двух кварталах, и рядом дежурят полицейские.

«Пошли», — говорю я маме и веду её по дороге. Я бросаю взгляд на группу детей, когда мы быстро уходим, и вижу, как один из них смотрит на нас и смотрит.

«У тебя ведь нет с собой пистолета?» — спрашиваю я маму.

«Конечно, нет. Он на кухне, на мармите».

Я оглядываюсь через плечо и вижу, что группа хулиганов-учеников теперь смотрит на нас, и между ними происходит оживленная, но тихая дискуссия.

«Иди быстрее», — говорю я маме.

Мы уже прошли полквартала, когда я услышал, как они подбегают к нам сзади.

«Эй, солдатик, подожди, мужик».

Мама оглядывается и открывает рот, чтобы ответить, но я качаю головой.

«Продолжай идти», – говорю я ей. Они моложе и тоще меня, но их пятеро, а я один, и я безоружен. В полутора кварталах отсюда новая, похожая на бункер, станция общественного транспорта выглядит привлекательнее, чем раньше. Перед гидроциклом у входа толпятся копы, но они вне зоны досягаемости. Мы проходим мимо входа в переулок слева, и в этот момент пятеро «крыс из района» выбегают на тротуар рядом с нами и подталкивают нас в переулок, скрываясь от взглядов тех немногих прохожих, что сегодня вечером прогуливаются по улице.

«Ни дури, ни талонов нет», — говорю я им гораздо спокойнее, чем чувствую себя. «Просто иду на станцию ​​с мамой. Не пропустите?»

«Какого хрена ты сюда в этом спускаешься?» — говорит один из них, указывая на мою форменную куртку. Он худой парень, как и все они, и зубы у него в плохом состоянии даже для жителя КНР.

«Сейчас другой одежды нет», — говорю я ему. Пытаюсь уловить момент, чтобы перейти от умиротворения к внезапной ярости, когда он подходит ближе. Он на полголовы ниже меня, но за ним стоят четверо его друзей. Я уже пять лет убиваю морпехов и ланкийцев из SRA, но здесь, в своей выходной синей форме и без оружия, я уязвим. Я понимаю, что мне совсем не нравится чувство бессилия.

«Что в сумке?» — спрашивает он маму. Она снимает её с плеча со смиренным выражением лица, словно уже много раз проделывала эту процедуру.

«Ничего, что тебе нужно», — говорит она. Она протягивает ему оружие, и он принимает его так небрежно, словно помогает ей с продуктами. Четверо его друзей рассредоточились вокруг нас полукругом. Я пока не вижу никакого оружия и решаю прикончить первого же, кто его достанет.

Мальчик с гнилыми зубами открывает мамину сумку и достаёт оттуда свёрнутый дождевик. Он бросает его на землю, роется в сумке и разочарованно хмыкает, не найдя там ничего подходящего.

«Эй», — говорю я, чувствуя, как во мне закипает гнев. Он смотрит на меня. В его взгляде нет ни беспокойства, ни любопытства, только скука и тупая враждебность.

«Возможно, вы захотите поднять это и вернуть обратно», — говорю я.

«О?» Он смотрит на друзей и робко улыбается. Судя по тому, как они стоят, я, наверное, смогу прикончить двоих-троих, если они не достанут оружие.

«Скажем так, я действительно не хочу», — говорит он. Затем он приподнимает край своей потрёпанной рубашки и демонстрирует заклеенную скотчем рукоятку чего-то, похожего на самодельный пистолет.

«Не надо», — говорит мама за моей спиной. «Просто не надо».

Раздаётся хруст, и парень с гнилыми зубами конвульсивно дёргается. Затем он падает