Рубеж отхода - Марко Клоос Страница 12

но когда я поднимаюсь с подземной платформы на поверхность, первым моим порывом становится развернуться и сесть обратно в поезд, потому что такое ощущение, будто я вышел не на той остановке. Эта транзитная станция выглядит совершенно незнакомой. Знакомая мне станция «Колумбия» представляла собой обшарпанное 150-летнее здание с пятнами воды на стенах и отслаивающейся краской с потолочных балок. Станция «Колумбия», куда я ступаю, – это новое здание, голый бетон повсюду. Ни пятен воды, ни отслоившейся краски, но старое, обветшалое здание почему-то выглядело привлекательнее. Новая станция похожа на бетонный бункер, и это впечатление усиливается десятками вооружённых полицейских, которых я вижу повсюду. Когда я уезжал отсюда пять лет назад, городские полицейские даже не носили касок; теперь их обмундирование ненамного уступает боевой броне, которую я носил в Территориальной армии. Полицейские стоят группами по три-четыре человека в вестибюле участка, не удосужившись отойти от обступивших их гражданских. Я замечаю, что люди, проходящие мимо полицейских, держатся на приличной дистанции. Когда я прохожу мимо группы полицейских, один из них бросает взгляд на мою форму и слегка вежливо кивает. Я пользуюсь случаем, чтобы остановиться и узнать кое-что.

«Что случилось со старой станцией?»

«Сгорел дотла два года назад», — отвечает кивнувший мне полицейский. «Они его подожгли. В ту ночь погибло двадцать шесть офицеров».

«Бунт из-за социального обеспечения?»

«Нет, они просто мирно собирались », — говорит полицейский, иронично добавляя в последние два слова. «Я уверен, что эти горящие бутылки — просто случайность».

«Извините», — говорю я. «Не могу быть в курсе событий. Нам нечасто разрешают смотреть Networks, а новости всегда устаревают как минимум на месяц».

«Они всё равно цензурируют все пикантные подробности. Что ты здесь делаешь? Приехал в Бостон отдохнуть или что? Космос недостаточно опасен?»

Остальные копы смеются. Настроение у всех странное — большинство из них не переставали теребить рукоятки своих электрошокеров с тех пор, как я их заметил, и я решил подшутить.

«Нет, просто приехал к маме. У меня две недели отпуска, но не думаю, что проведу их здесь всю».

«Я тебя не виню. Ну, береги себя и не выходи на улицу ночью. Ничего хорошего там после заката не происходит».

«Сделаю. Берегите себя».

Я поправляю ремешок своей дорожной сумки, дружески киваю группе и иду дальше.

«Сержант», — кричит мне вслед первый коп, и я снова оборачиваюсь.

«Да, сэр?»

Он жестом приглашает меня вернуться, и я возвращаюсь к группе. Когда я снова оказываюсь перед ним, он понижает голос.

«Как там дела? Как у нас дела?»

Я смотрю на тревожные выражения лиц собравшихся вокруг меня полицейских. Мне хочется сказать что-нибудь ободряющее, поделиться с ними секретной информацией, которая хоть немного подбодрит их, но я знаю, как сильно нас бьют, и не могу заставить себя произнести жизнерадостную, ободряющую речь.

«Ну», — говорю я и пожимаю плечами. «Мы пытаемся держать оборону, понимаешь? Просто окапываемся и держим оборону».

Я чувствую их разочарование, но вижу, что честность их радует больше, чем очевидная чушь .

«Да, я вас понял, — говорит первый полицейский. — Здесь то же самое».

Улицы завалены мусором. Перед транзитной станцией я вижу обгоревший остов гидробуса, прижатый к обочине и лишенный всего, что можно было бы использовать. Рядом со станцией стоит небольшая бетонная будка, где раньше проходила ежемесячная лотерея продовольственных талонов, но полипластовые окна разбиты, а на бетоне над ними – длинные полосы копоти. Похоже, здесь давно никто не удосужился убрать мусор или выдать талоны. Солнце уже начало садиться, и тени серых обветшалых зданий превращают улицу передо мной в лабиринт темных и опасных мест. Я иду два квартала до нового дома мамы так быстро, как только могу, не переходя на бег. Скоро стемнеет, и тогда крысы вылезут стаями.

Мама немного выросла с тех пор, как я переехал. Её новая квартира находится на втором этаже многоквартирного дома, который выглядит примерно вдвое моложе и вдвое чище, чем тот, где мы оба прожили больше десяти лет. У меня нет удостоверения личности, чтобы отсканировать его на панели доступа входной двери, поэтому я звоню в звонок с её именем: ГРЕЙСОН П.

На панели доступа есть небольшой видеоэкран для взаимной проверки личности. Тот, что в нашем старом здании, большую часть времени был сломан или покрыт чем-то хламом, но этот работает отлично. Когда мама отвечает на звонок, её лицо появляется на маленьком бронированном дисплее, и даже на экране с низким разрешением я вижу, что за последние пять лет она постарела лет на десять. Она щурится на камеру, установленную над её собственным маленьким экраном, и её глаза расширяются от удивления.

«Эндрю!»

«Привет, мам. Я пришёл пораньше. Впусти меня, пока меня тут не ограбили».

Вместо ответа мама нажимает кнопку открывания двери, и я вхожу в здание, помня о том, что нужно оглядываться через плечо, чтобы никто не пытался последовать за мной, чтобы ограбить меня втайне.

Я хожу по лестнице вместо лифта. Наша старая лестница почти всегда пахла застоявшейся рвотой и свежей мочой, а эта пахнет только средством для мытья полов.

Когда я поднимаюсь на второй этаж, мама ждёт меня у лифта. Она оборачивается, услышав скрип двери на лестнице, и я слегка машу ей рукой.

«Ты же знаешь, мама, я всегда хожу по лестнице».

«Эндрю!» — снова говорит она. Затем она бросается мне навстречу и крепко обнимает. «Что ты тут делаешь? Ты же говорил, что будешь здесь в понедельник. Я даже ещё не убралась».

«Не волнуйся, мама. У меня кое-что в расписании сорвалось».

«Ну, тебе не следовало сюда идти. Это слишком опасно. Я бы встретил тебя в гражданском центре».

Она прекращает попытки сломать мне грудную клетку и держит меня на расстоянии вытянутой руки, чтобы осмотреть мою форму.

«Тебе очень идёт. А ты как пополнела, правда?»

«Много бега и поднятия тяжестей. Мы же не сидим без дела весь день».

Моя мама кажется меньше, чем я её помню, более хрупкой и невесомой. Она сбросила несколько лишних килограммов, которые тяготили её годами, но вместо того, чтобы выглядеть подтянутой и стройной, она выглядит просто худой и измождённой. В её мышино-каштановых волосах много седых прядей, а в уголках глаз и рта появились глубокие морщины, которых раньше не было.

«Я вижу, у тебя есть более удачный вариант».

«Когда ты ушёл в армию, меня выселили из нашей двухкомнатной квартиры. Правда, немного подтянули. Старый район, знаешь ли, разваливается. Каждый раз, когда начинается бунт, отключают электричество и перестают выдавать