Русь непокоренная. Нашествие - Денис Старый Страница 13

А чтобы не только выжить, но и делать шаги вперед, мне позарез нужно будет кузнечное ремесло. Без него никак. Так что я был весь во внимании.

— Я же, Ратмир, уйду с московскими, — ошарашил меня кузнец.

— Как? Ты понимаешь ли, что назад дороги нет? Что ты погибнешь, а мог бы многое сделать, в том числе и для нашей победы, — принялся я уговаривать кузнеца.

Но видел, что тщетно. Тот всё уже решил, и глаза его горели тёмным огнём.

— Я должен взять кровью за смерть и поругание моей семьи и моей жены. Иначе не быть мне ни кузнецом, ни мужем… никем. Сердце… сердце щемит, — сказал мужик и сильно ударил себя в грудь. — А останусь, и разорвётся вовсе.

А после и слезы полились ручьем.

— Я должен… Я не кузнец, я нынче ратный, я убивать хочу татарву. За дщерь свою, за жену молодую — она зовёт, Акимушка, говорит, не отпусти неотмщёной меня, — причитал он.

— А сын твой? Спаси его, коли сам не желаешь жить, — сказал я.

— Он имеет право на свою месть, — сказал кузнец.

И что получается? С кем я остаюсь? Уж очень не хотелось отпускать кузнеца. Вот только вижу, что и удержать его не смогу. Силой? Даже если так, то сбежит. И чем же я тогда лучше монголов-людоловов?

Да не только кузнец… Мои планы будто бы разбивались на осколки. С кем остаюсь?

— Уйду, Ратмир. Не серчай. С Жировитом не ушел, ибо он слаб и хитер. Но с ратными людьми… А что до баб и деток, так кто с нами захочет идти, пущай. Обиды никому не будет, — сказал ратник Глеб.

— Вам мало? — сказал я, обводя рукой вокруг. — Узрели гибель рязанцев и града вашего, так еще и Москву посмотреть в руинах желаете? А что до мести нашей убийцам, то будет и она. Со мною знатной она будет. Но мстить с умом нужно. Окрепнуть и бить!

Но кузнеца не прельстило моё обещание. Он хотел вражьей крови здесь и сейчас.

— Нет… Прощевай, десятник. Не по пути нам. Не буду я тебе помощником, — сказал кузнец.

Я сделал вдох-выдох, чтобы успокоиться. Нужно непременно сдержаться. У каждого должен быть свой выбор, даже если он и не слишком разумный. Может, эти люди, покидающие меня, не смогут считать себя людьми, оставшись, и поедом съедать себя станут.

— Оставлю тебе молот свой и наковальню. Они добрые. А мне ни к чему более. Коли Бог и старые боги дозволят, так свидимся еще. Но прошу тебя, дай коня и меч добрый. А все иное оставляй себе, — сказал кузнец.

И не только три ратника меня покинули с кузнецом и его сыном. Уходили и некоторые женщины, дети…

— Глупцы! Примите же наконец, что сие не набег, что это не на время. Это надолго, если никого не будет после, кто сопротивляться будет, то иго татарское на Руси не уйдет никуда. Города разрушат, пашни потопчут… — уже почти что кричал я, призывая одуматься.

Тщетно. Разрушили Рязань, идут в Москву. А дальше? В Новгород? Разве что что. Но зачем они все там?

— Но я буду ждать каждого и найду, чем обогреть и накормить, ежели вернетесь, — сказал я и демонстративно отвернулся.

Обидно? Да. Но это обида за людей, которые никак не желают осознать опасность. Сами лезут степному Зверю в пасть. Мои слова не смогли их переубедить, перевесить боль, горечь и страх, что гнали их по дороге. Но у каждого будет выбор. Может, увидят еще последствия от нашествия — и тогда придут ко мне.

Найдут ли они здесь меня? Это вопрос. Ведь я сам еще не знаю место, где остановиться. Но станут держаться реки Дон, то сыщут.

Что уж там, признаюсь — я им немного завидовал. Я тоже бросил бы все и всех да и отправился умирать героически. Но… далеко не все уходили.

И я никак не мог оставить их — слабых, беззащитных, кого некому больше спасать.

Вот только стартовые позиции нас, разянцев, и без того смотревшиеся аховыми, стали еще хуже.

Глава 5

У реки Воронеж

28 декабря 1237 года (6748 от сотворения мира)

Я смотрел, как удаляются русские ратники. И не только они, но еще за могучими на вид, в блестящих доспехах, подбоченившимися и горделивыми московскими ратниками плелись суровые, смурные, испуганные люди. Они поверили, что там будет лучше. Жаль… Пусть Господь, или старые боги, а может, просто удача им поможет выжить и не попасть в рабство.

Лишь только Аким-кузнец ступал уверенно, торопко, будто бы спешил вершить правосудие. Ему я бы пожелал, прежде всего, успокоить свою душу, тогда и разум вернется. Поговорил со всеми, кто уходил, где можно было бы нас искать. Может придут. Мне все люди нужны.

Эх! А ведь большинство из них погибнет. Как бы было хорошо, идеально, если бы можно было рассчитывать на сознательность тех князей, кого не побороли, не повоевали ещё монголы. Ведь их немало. Почему Новгород не шлет свое ополчение и дружины? Псков, Полоцк, Смоленск, Киев, наконец. Еще можно было что-то придумать. Но… увы.

Я вспомнил ответ черниговского князя, когда князь рязанский ему прислал просьбу о помощи. Черниговский владетель вспомнил обиды, что рязанцы не пришли на общерусский сход у реки Калки, когда русская рать была разгромлена всего лишь двумя туменами монголов. Мол, ты тогда не пришел, а я сейчас не приду.

И таких обид между русскими владетелями было множество. И никто из них пока не сразумел, что монголы пришли не просто с набегом, как, например, приходили когда-то половцы, да печенеги. Монголы пришли завоёвывать земли, а не только лишь поживиться, пограбить их. Что придется отдавать дань и людьми и имуществом.

Так что здесь срабатывал принцип «моя хата с краю, и её не тронут». Северо-западная Русь, Владимиро-Суздальская земля — соперник для южнорусских княжеств. И я даже уверен, что где-то в Киеве сейчас поднимаются тосты за то, что этих выскочек Залесских