Биполярное расстройство. Моя реальность - Светлана Викторовна Бозрова Страница 6

В гипомании у меня сильно притупилось чувство самосохранения. Ловить машину на окраине Москвы в час ночи – довольно рискованное дело. Я либо не думала о том, что может случиться, либо считала, что мне все равно. Ведь все на свете конечно, значит, не избежать того, что должно случиться. Мне повезло, со мной ничего не случилось.

Такое же безответственное отношение было у меня и к алкоголю. Я принимала препараты от депрессии и запивала их из бутылки с виски. Это необъяснимое чувство наслаждения и отчаяния перебивало у меня малейшие остатки логического мышления. Из друзей о том, что я на препаратах, никто не знал: остановить меня было некому.

Трудно понять, как действовало на психику такое сочетание активных веществ. Возможно, биохимический коктейль от гипомании в моей голове был такой мощный, что дополнительные стимулы для меня были не так уж и значительны.

Жалею ли я о том, что так поступала? Это очень сложный вопрос. Я совершенно точно знаю, что так делать нельзя. И мой жизненный опыт подсказывает мне, что больше я никогда так не поступлю. Тогда же я ощущала в своей душе последнюю весну, за которой может не последовать лето. Бросать препараты мне было слишком страшно, но перестать усиливать ощущения алкоголем было невозможно. Впрочем, я была все время пьяна и без него.

Я влюбилась. Конечно, безответно. Это придавало моим глазам отчаянного блеска, а душе – остроты переживаний. Мне безумно хотелось тепла и поддержки, я чувствовала, что сейчас я на пике своих возможностей и скоро сорвусь, рухну с этой высоты в пропасть. Я не знала этого наверняка, но чувствовала приближающуюся катастрофу всем телом. Но тот молодой человек даже не знал о том, что со мной происходит. Мои заигрывания не считывались. Возможно, потому, что я в целом вела себя очень ярко, харизматично, свободно. Каждая минута моей жизни была последней, и я мчалась на всех скоростях.

Когда я выходила на улицу, снег начинал сверкать и переливаться, а воздух был особенно ароматным. Ночью все становилось еще ярче. Дни же я проводила на работе в забытьи или во сне. Мысли скакали и были нечеткими. Я, как зверек, жила ощущениями. Воспринимала этот мир телом, чувствовала цвета, запахи, прикосновения.

От момента, когда врач мне сообщил о том, что мне надо ложиться на операцию, до момента, когда я собрала все документы и справки для этого, прошло не больше трех недель. Ощущались они как целая эпоха в моей жизни. Это действительно она и была. Первые яркие переживания гипомании, первое ощущение бесконечной свободы и вечности…

Это была влюбленность. Влюбленность в саму жизнь, в каждое ее мгновение. Она приводила меня в экстаз, но сильно перегружала мою нервную систему. Я чувствовала себя все более и более усталой, и внутри появлялось ощущение, что скоро что-то случится.

Операция

Тем временем пора было ложиться в больницу. Однако меньше всего мне хотелось останавливать свою яркую тусовочную жизнь. Мне хотелось быть в струе и в компании настолько, что, когда мне провели обследование и сказали, что я могу до операции съездить на выходные домой – я поехала на вечеринку.

«Возможно, она последняя в жизни!» – крутилось у меня в голове, хотя операция мне предстояла довольно простая, не полостная. Я отчаянно веселилась.

В своем дневнике через некоторое время я описывала все случившееся так: «Мой врач был там одним из самых уважаемых профессоров, и ко мне отнеслись более чем по-человечески и по-дружески. Кроме того, я была существенно моложе остальных пациентов и все, конечно, пожалели молоденькую девочку. Меня определили в палату и назначили день операции. Это было во вторник».

Я помню, как мне не хотелось рассказывать обо всем родителям. Я предвкушала ахи и охи, слезы и прочие проявления эмоций. Я не ошиблась. «Почему это происходит уже со вторым моим ребенком?» было основным лейтмотивом того вечера. Я не могу винить в этом маму, ей действительно было тяжело. Но на тот момент мне хотелось спокойствия, адекватности и поддержки.

Мне очень хотелось, чтобы все поскорее закончилось. Очень скучно лежать в палате с еще пятью стонущими женщинами в возрасте, обсуждающими передачу «Голос». Очень надоедало объяснять почти на каждом утреннем обходе, почему я принимаю антидепрессанты. Наконец-то наступил вторник. Операция была назначена на утро. Приехала довольно допотопная каталка, и две большие медсестры попросили меня раздеться до трусов и залезть на нее. Я вообще очень не люблю раздеваться, даже для врачей, хотя и понимаю, что это иногда нужно. Ощущение неприятной беззащитности отпечаталось у меня в памяти очень хорошо.

Мне замотали ноги эластичными бинтами и повезли в операционную. На потолке мелькала плитка. В самой операционной меня поразили лампы. Они были огромными и очень похожими на скелеты динозавров. Воистину современные технологии. На соседнем столе метрах в двадцати от меня лежала женщина, которой должны были проводить такую же операцию. Она помахала мне рукой и сказала: «Соседями будем!» Почему-то от этого у меня заколотилось сердце. Своих оперирующих врачей до введения наркоза я так и не видела, но я знала, что там будет вся команда, в составе которой и мой наблюдающий врач, и полностью им доверяла. Левую руку медсестра попросила протянуть ей. «Немножко укусит», – ласково сказала она. Врач-анестезиолог дала мне маску, уверяя, что в ней кислород. Почему-то я ей не поверила. Два вдоха. Глубже, еще глубже. Я провалилась в черную пропасть.

«Света, надо вставать. Просыпайся. Не спи». Перед глазами все очень мутное, из шеи торчит какая-то труба, мамины тревожные глаза рядом. Кажется, операция прошла. Кажется, успешно. Я плохо помню несколько часов после нее, помню только то, что спать было нельзя и мама читала мне журнал Stories, чтобы отвлечься. Очень сильно мешала та самая дренажная трубка и катетер в вене на руке. Шов был стянут железными заклепками и тоже довольно сильно раздражал. Сильно болела шея, но не шов, а мышцы задней ее части, вероятно, из-за того, что я провела несколько часов с запрокинутой головой.

Через пару часов сильно затошнило и подскочила температура. Мама пошла на сестринский пост. У нас не работает телефон, и врач придет только через полчаса. «Ну отлично, так я тут и помру», – пронеслось у меня в голове.

Следующие несколько дней я приходила в себя. Надо было есть, но катастрофически не хотелось. Неудобные скобки со