Клетка из слов - Катриона Уорд Страница 5

Я шарахаюсь назад, когда его кулак летит мне в лицо, и он попадает прямо в грудь, выше сердца. Внутри все взрывается от боли, и я задыхаюсь. Теперь уже я набрасываюсь на него и осыпаю градом ударов лицо, грудь и все, докуда могу дотянуться. Но я не особо хорош в драках. Как, видимо, и Нат, потому что мы не очень часто попадаем в цель. Но он оставляет мне фингал под глазом, а я ему – синяк на щеке.

Мы деремся, пока не начинаем кашлять песком и он не забивается нам во все щели. Мы тяжело дышим и выбиваемся из сил, и, кажется, никто из нас не в состоянии победить. Так что вроде как с обоюдного согласия останавливаемся, откатываемся друг от друга и валяемся на спинах, сплевывая песчинки.

– Извини, – неуверенно говорю я. – Я правда думал, что вы… ну, ты понимаешь… пара.

– Нет. Мы друзья, – вздыхает Нат. – Я думал, мы с тобой тоже можем стать друзьями.

– Знаю. Я тоже так думал. Но ничего не получится, если мы оба будем в нее влюблены.

– А по-моему, так и надо. Будем влюбленными в нее друзьями.

Нат прав. Ни тому, ни другому уже не воспрепятствовать.

– Мы не можем все время драться.

– Нужно заключить что-то типа соглашения.

– Хорошо, – соглашаюсь я и начинаю думать. – Тогда правило первое: не жульничать и не действовать друг у друга за спиной. С этого момента мы должны договориться, что никто из нас не попытается заполучить ее. Согласен?

– И мы никогда не скажем ей об этом. Это второе правило. По рукам?

– По рукам, – я пожимаю ему руку.

Нат осторожно дотрагивается пальцем до посиневшей скулы и морщится.

– Хорошо, что папа сейчас рыбачит в ночь. Будет спать целыми днями. Не увидит меня при свете дня еще неделю. – Он ненадолго замолкает. – Но было весело. Отличная драка.

Мы накидываем песка на горячие остатки костра и идем к тропинке.

– Увидимся завтра, – бросает Нат через плечо.

Я опасался, что родители заметят мой синяк. Как выяснилось, зря. Мама просто приложила мне к лицу арнику и начала что-то ворковать себе под нос.

– Все нормально, – говорю я. – Мы теперь друзья. С Натом.

– Ты всегда заводишь друзей с помощью мордобоя? – весело спрашивает она, и я понимаю, что мама считает это естественным для мальчика моего возраста. Мордобой.

На следующее утро после завтрака Нат и Харпер уже стоят возле белого забора.

Харпер сразу глядит на мой синяк.

– Дичь, – заявляет она очень по-британски. – Ну и фонарь. – Лицо у нее становится совсем кислое.

– Я же говорил, – встревает Нат. – Я споткнулся, ухватился за Уайлдера, и мы оба покатились вниз. Пролетели всю дорогу. – Он поворачивается ко мне и сообщает: – Мы идем к лодке. Она дальше по берегу.

Харпер вышагивает по глинистой тропинке с преувеличенной осторожностью.

– Лучше тут не поскальзываться, – говорит она вроде про себя, но посматривает на меня из-под рыжих ресниц.

Лодка качается на воде в утреннем солнце. Она вся потерлась и облупилась, и можно разглядеть каждый слой краски, которой она когда-то была выкрашена. Ее история отражена на ней, как на пленке. «Сирена» – написано неровными черными буквами на корме. Из подвешенного сзади мотора в воду узкой струйкой протекает масло.

Здесь только два спасательных жилета, и после недолгого спора мы соглашаемся, что лучше никому из нас их не надевать.

– Умрет один, умрут все, – произношу я. Звучит приятно.

– Кажется, у вас двоих неплохо выходит себя гробить, – замечает Харпер и по-птичьи пристально меня изучает. Она снимает свои большие нелепые часы и аккуратно кладет их в герметичный пакет, а потом убирает в ящик под центральной скамьей.

Небольшой подвесной мотор пыхтит в волнах. Мы направляем нос лодки в открытое море, где не видно берега и можно поискать больших белых акул. Когда темно-синяя вода окружает нас со всех сторон, Нат заглушает мотор. Мы по очереди прыгаем с бортика в воду, ошалев от холода, ахаем и часто дышим, представляя себе монстров, которые медленно двигаются в глубине под нами. Мы не видим никаких акул, и скоро в окружении одной воды становится немного одиноко. Когда мы снова видим берег, то начинаем кричать от радости, как будто дрейфовали уже много дней.

Медленно приближаемся к побережью, проплывая примостившиеся на скалах дома, склоны холмов, изрезанные темными хвойными лесами, и зеленые поля, усыпанные большими ромашками. На одиноком плесе мы пугаем семейство тюленей, загорающее на плоских камнях уединенной бухты. Они умиротворенно наблюдают за нами своими странными круглыми глазами, но не двигаются. Они понимают, что мы не опасны – мы теперь часть океана.

Харпер говорит о Грейс Келли. Она любит Грейс Келли. Такое ощущение, словно слова переполнили ее до предела, и теперь им нужно выплеснуться. Ее речь похожа скорее на безличный акт – это механическая выдача слов, не предназначенная для коммуникации.

– Такой контроль, – бормочет она океану. – И как у актрисы, и как у женщины. Она всегда говорила правду, но возвела из самой себя крепость. Никто не мог добраться до ее подлинной сущности. Само совершенство. Она обеспечила себе безопасность в страшном мире.

– Харп, – Нат тихонько касается ее ногой, и она вздрагивает.

– Извините, – говорит она. – Мне просто кажется, что актеры вроде как святые, понимаете?

А еще Харпер говорит о своей собаке.

– Больше всего я скучаю по тому, как Сэмюэль защищал меня от отца, – рассказывает она. А потом резко выпрямляется и вглядывается в скалы. – Как вы думаете, Человек с кинжалом следит за нами?

– Ой, давайте не будем об этом, – просит Нат. На его дружелюбном лице возникает нечастое для него выражение недовольства. – Это жуть.

– А я думаю, следит. Я думаю, он ждет, когда мы сойдем на берег где-нибудь подальше, и тогда он придет за нами – быстрый, как тень, со своим кинжалом над головой… – Харпер заносит над головой кулак, как будто замахивается ножом. Ее рыжие волосы падают на потемневшее и страшное лицо.