Клетка из слов - Катриона Уорд Страница 4

– Извини, – говорит Харпер. – Я вела себя ужасно.

– Без проблем, – осторожно отзываюсь я. – Ты просто шутила. – Это лучшее, что можно сказать человеку, представляющему угрозу. Это снимает напряжение.

– Нет, это было мерзко. На меня иногда находит. Стараюсь этого избегать, но бывает. – Она замолкает. – А еще немного сбили с толку твои очень странные… – Харпер опять замолкает, и мне становится ее жалко. Она отчаянно пытается снова не нагрубить.

– Я знаю, – просто отвечаю я. – Мне об этом постоянно говорят.

Люди очень быстро судят обо мне по внешнему виду. У меня очень большие глаза, и, по идее, это должно быть хорошо. Но они слишком большие, как у лемура. А еще они прозрачные. Настолько, что даже сложно определить их цвет. Они почти сливаются с моей кожей, а она тоже почти прозрачная. Я планирую загореть этим летом, чтобы стать немного больше похожим на обычного парня и немного меньше – на насекомое.

– Ага, – присоединяется Нат. – У того парня, который жил здесь до вас, были такие же глаза, такого же… цвета. – Он прищуривается и откидывается на спину, рассматривая меня. – Ты выглядишь как его молодая версия. Он тоже плавал здесь по утрам. – Повисает пауза. – Он был приятный, мы с ним иногда разговаривали. Любил фотографировать тут, на побережье.

– Я думала, он умер, – вставляет Харпер. – Ты что, призрак?

– Это был мой дядя Вернон, – отвечаю я. – И он действительно умер.

– Ну Харпер. – Нат говорит без нажима, но Харпер смотрит на него и вспыхивает.

– Извини, – быстро произносит она. – У меня не очень с личными темами.

– Все нормально. Я его не знал. Мой отец называет нас «типичными Харлоу». Большие стрекозьи глаза, бледная кожа.

Я украдкой кидаю неуверенный взгляд на Харпер. У нее тоже бледная кожа, но она кремового цвета и усеяна золотыми веснушками. Она хотя бы похожа на человеческое существо, в отличие, к моему большому сожалению, от меня. Она дрожит, и мне хочется одолжить ей свитер, но я не решаюсь. Я видел, как в кино замерзающим девушкам одалживают свитера, но сам никогда так не делал, да и с девушкой никогда не разговаривал, так что стесняюсь.

– А где вы учитесь? – спрашиваю я.

– В Эдисон Хай в Кастине, – отвечает Нат. – Мы живем на берегу.

Я видел эти дома на берегу. Отполированные до серебристого цвета доски, покрытые алюминием крыши.

На Нате поношенные джинсовые шорты и выцветшая майка Ред Сокс, которая ему велика. На меня горячей волной накатывает стыд. Ребята в Скоттсборо так часто обзывают меня бедным, что я уже привык. Мама каждый год подшивает мне брюки вместо того, чтобы купить новые; а учебники мне выдают по стипендии. Но сейчас я вспомнил, что на самом деле не беден.

– А я отправляюсь в интернат этой осенью, – вздыхает Харпер. – Он хороший, но в школе у меня все плохо. Наверное, я там долго не протяну. Наверное, закончу в Фэйрвью.

Я слышал о Фэйрвью. Туда богачи закидывают своих дочерей, когда их больше некуда девать.

– На самом деле мне там самое место, – мрачно замечает Харпер. – Это паршивая школа для тех, кто паршиво учится. Все это знают. Даже я. – Она хмурится и ковыряется палкой в песке. – Я хочу домой.

– А. Ну ладно, пока. – Мое сердце падает. Но я провел с ней целый час.

– Я имею в виду в Великобританию.

– Не уверен, что ты доберешься до темноты, – шутит Нат.

– Смешно, – вздыхает она. – Не хочу в интернат. Я буду так скучать по Сэмюэлю!

– Кто такой Сэмюэль? – спрашиваю я нейтральным тоном, хотя ревность раскаленным копьем тычет мне в грудь. Не знаю, хорошо это скрываю или нет.

– Это моя собака. Такса. Он маленький, но не ведет себя как маленькая собака. У него есть достоинство. Они собираются отдать его домработнице – по крайней мере, так говорят. Но, скорее всего, это ложь. Мама наверняка его усыпит. Он такой милый. Всегда чувствует, когда мне страшно. И всегда приходит. – Харпер поднимается и отряхивает ладони от песка. – Наверное, мне пора идти. Уже темнеет.

– Проводить тебя? – спрашивает Нат.

– Лучше не надо. Им это не понравится.

Они обмениваются взглядами. Я сгораю от зависти, видя естественную близость между ними. И снова думаю о том, занимались ли они этим.

Мы вдвоем наблюдаем, как она поднимается по тропинке в угасающем свете дня, забирается на скалу, а потом исчезает на фоне пурпурного неба.

Нат снова устраивается на песке.

– Харпер выгнали из всех английских школ.

– За что?

– За что? Да за все! Она ставит под сомнение академические структуры управления. – Он довольно неплохо имитирует ее отточенный выговор.

– Вы давно друг друга знаете?

– Пару лет. Ее старики приезжают каждое лето.

– Вы… ну, типа, встречаетесь?

– Нет.

– Мне так показалось.

– Нет. Но я влюблен в нее, – заявляет Нат.

– Что? – меня шокирует, что он говорит об этом вслух. Это как оголиться на публике.

– Я сказал, что влюблен в нее. И однажды заставлю полюбить меня.

– Но нельзя просто так… Рассказывать людям такие вещи. – У меня невольно сжимаются кулаки. Я никак не могу объяснить свою злость рационально, и от этого злюсь еще больше. – Это личное, такое обычно держат при себе…

– Может, ты так и делаешь. Ну, или пытаешься, – внезапно вспыхивает Нат. – Но у тебя это не очень хорошо получается. Ты смотришь на нее каждый раз, когда она не видит. Но ты даже не можешь посмотреть ей в глаза; на это больно смотреть. Ты как будто никогда раньше девушек не видел.

– Ты тоже не сильно преуспел, – парирую я. – Сколько ты уже решаешься, я не знаю, взять ее за руку?

– Я все равно зашел дальше тебя, – уверенно заявляет Нат. И я понимаю, что он прав.

Не успеваю ни о чем подумать, как моя ладонь с треском заезжает ему по лицу. Он удивленно потирает красный след, который я только что оставил.

– Ты что, дал мне пощечину? – медленно