Твоя последняя ложь - Мэри Кубика Страница 9

Окна открыты. Над нами жужжит потолочный вентилятор – над широченной кроватью, на которой теперь устроились мы с Мейси. В ногах этой кровати свернулась клубочком собака Харриет, а Феликс в своей колыбельке всего в трех футах от нас. Я не сплю, потому что перестала спать. Сон, как и большинство всего прочего в эти дни, ускользает от меня. В комнате темно, если не считать света ночника, на котором всегда настаивает Мейси, потому что боится темноты. Однако ночник отбрасывает тени на темные стены, и именно на эти тени я смотрю, пока Феликс спит, Харриет храпит, а Мейси во сне кружит по всей кровати, словно космический мусор по орбите Земли, стаскивая тонкую хлопковую простыню с моего вспотевшего тела.

А потом, в 1:37, она вдруг садится в постели, выпрямившись столбиком.

Мейси разговаривает во сне так же часто, как и бодрствуя, так что это ее бурчание поначалу не вызывает особого беспокойства. Слова, слетающие у нее с губ, в основном невразумительны. Полная чушь. То есть до тех пор, пока речь не заходит про Ника. Пока ее глаза полностью не открываются и она не смотрит прямо на меня – широко раскрытыми, испуганными зелеными глазами. Ее маленькая, липкая от пота ручка тянется к моей, и она кричит, кричит отчаянно, умоляюще: «Это плохой человек, папочка! Плохой человек гонится за нами!»

– Кто, Мейси? – спрашиваю я, осторожно встряхивая ее, чтобы разбудить. Но Мейси уже проснулась. В ногах кровати ворочается Харриет, а рядом с нами начинает плакать Феликс. Негромко, просто спросонок. А потом он вытягивает ручки над головой, и я знаю, что через миг его тихий плач перерастет в истошный крик. Феликс готов поесть, и, словно готовясь к этому, молоко из моей груди просачивается сквозь ночную рубашку.

– Он! – с трудом выдавливает Мейси, забираясь поглубже под одеяло и натягивая его себе на голову. Она прячется. Прячется от какого-то человека. Плохого человека, который преследует ее и Ника. Но Мейси ничего не знает о плохих людях – по крайней мере, я так думаю и поэтому пытаюсь убедить себя, что это всего лишь какая-то ее выдумка, что это охотники, которые убили маму Бэмби, или, может, это Капитан Крюк пришел за ней и Ником во сне. Но когда она произносит это еще раз, уже совершенно проснувшаяся и на сей раз гораздо более напуганная, чтобы списать все это на обычную выдумку, в которую она сама поверила – «Плохой человек гонится за нами!» – мой разум восполняет недостаток деталей у Мейси, представляя, как плохой человек преследует их с Ником по Харви-роуд, и от этого мое сердце начинает гулко биться в груди, а ладони потеют еще сильнее.

– Мейси! – умоляю я, стараясь произнести это как можно мягче, успокаивающе, хотя на душе у меня совсем не спокойно. Но Мейси уже лежит под одеялом и ничего не говорит. Когда я пытаюсь дотронуться до нее, она кричит: «Перестань!» – и тут же замолкает, словно какая-то игрушка, у которой только что сели батарейки. Ничего не отвечает, хотя я прошу ответить, а потом и умоляю. И когда мольбы не помогают, я начинаю злиться. Просто от отчаяния. Мне отчаянно нужно знать, о чем это болтает Мейси. Какой еще плохой человек? Что она имеет в виду?

– Если ты мне скажешь, Мейси, то утром мы можем купить пончиков, – говорю я, обещая «Лонг Джон», покрытый клубничной глазурью. Обещаю и другие материальные блага – нового плюшевого мишку, хомячка – в надежде выманить ее из черного, удушливого мира под этими простынями. Но этот мир под простынями безопасен для Мейси, так что усилия мои тщетны.

К этому времени Феликс уже заходится в крике.

– Мейси, – повторяю я, стараясь перекричать вопли Феликса и пытаясь выдернуть одеяло у нее из рук. – Какой еще плохой человек? – в отчаянии вопрошаю я, и на тот момент это лишь догадка, когда я уточняю: – Этот плохой человек был в машине? – И вижу, как Мейси под одеялом кивает, слышу, как ее тоненький голосок шепчет: «Да…», и от этого у меня перехватывает дыхание.

Плохой человек… В машине… Гнался за Мейси и Ником.

Я глажу дочку по волосам и заставляю себя дышать размеренно и ровно, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие, в то время как весь мир рушится вокруг меня и дышать мне все труднее и труднее.

– Плохой человек, – опять всхлипывает Мейси.

Я засовываю ее плюшевого мишку под простыню, в ее влажные ладошки, и спокойно спрашиваю:

– Кто, Мейси, кто? Какой именно плохой человек? – Хотя в душе чувствую что угодно, но только не спокойствие. Кто этот плохой человек, который преследовал их с Ником? Кто этот плохой человек, который лишил жизни моего мужа?

И, не садясь в постели и не откидывая одеяла с лица, Мейси еле слышно бормочет сквозь несколько слоев ткани:

– Плохой человек гонится за нами! Он сейчас доберется до нас!

С этими словами она ракетой вылетает из-под простыней в ванную, где поспешно захлопывает и запирает дверь – с таким рвением, что висящая рядом картинка в рамке падает со стены и разбивается об пол, разлетевшись на десятки осколков.

Ник

Раньше

В то утро, стоя в ногах нашей кровати и глядя на спящую Клару, я никак не мог предположить, насколько изменится наша жизнь. Я простоял там дольше, чем планировал, глядя на нее, пока она лежала на кровати и крепко спала, совершенно очарованный движением ее глаз под прикрытыми веками, изгибом носа, нежной мягкостью губ и волос. Я прислушивался к звуку ее дыхания, ровного и размеренного, даже когда она вдруг на миг прерывалась, слегка поперхнувшись. Тонкая голубая простыня была натянута до самой шеи, и проступающий под ней живот вздымался с каждым ее вдохом.

Я стоял в ногах кровати, наблюдая за спящей Кларой, и больше всего на свете хотел забраться обратно в постель, чтобы мы провели в ней весь день, прижавшись друг к другу, как делали это раньше, гладить руками ее раздувающийся живот и часами придумывать имя для нашего малыша.

Наклоняясь, чтобы поцеловать Клару в лоб, я никак не мог знать, что снаружи назревает буря, почти уже назревшая буря, которая вскоре ворвется в нашу жизнь, и что весь этот взбаламученный ею воздух, циркулирующий в атмосфере, ждет нас прямо за входной дверью.

Я никак не мог знать, что время у меня на исходе.

* *