Твоя последняя ложь - Мэри Кубика Страница 10

За дверью спальни стоит Мейси, обхватив себя руками; волосы у нее на голове стоят дыбом. Она все еще полусонная, глаза ее пытаются привыкнуть к слабому свету, проникающему через окно в коридоре. Она трет их кулачками.

– Доброе утро, Мейси, – шепчу я, опускаясь на колени и заключая в объятия это крошечное создание, которое прижимается ко мне, усталое и измученное. – Как насчет того, чтобы нам с тобой приготовить завтрак и позволить мамочке еще немножко поспать?

Подхватываю ее на руки и несу вниз по лестнице, зная, что в последнее время ночной сон Клары постоянно прерывается из-за того, что ей никак не удается найти удобное положение для сна. В течение последних нескольких недель она много раз просыпалась из-за того, что у нее сводило ноги – либо из-за этого, либо из-за того, что ребенок отчаянно брыкался, пытаясь выбраться наружу. «У него день перепутался с ночью», – сказала мне как-то Клара, хотя мне трудно представить, чтобы в материнской утробе имелось какое-то расписание, позволяющее ребенку получить представление о времени суток. Хотя кто его знает…

С судорогами или пинками младенца я ничего не могу поделать, однако могу занять Мейси на какое-то время, чтобы Клара могла поспать.

Подогреваю в тостере замороженные вафли и, полив сиропом, подаю их Мейси, сидящей за кухонным столиком. Варю себе кофе – без кофеина, как будто я тоже беременный: таков мой добровольный обет, чтобы Кларе не пришлось страдать от этой беременности в одиночестве, – и наливаю Мейси стакан сока. Включаю для нее телевизор и ставлю кухонный таймер ровно на один час.

– Пожалуйста, не буди маму, пока не пройдут две серии «Макса и Руби» или пока не прозвенит таймер, – говорю я ей и добавляю: – Смотря что произойдет раньше, – прежде чем запечатлеть поцелуй у нее на лбу, который еще не остыл после сна. – Ты слышала меня, Мейси? Так когда тебе можно разбудить маму?

Это просто чтобы убедиться, что Мейси слушала и все услышала. Она умная девочка, иногда даже слишком умная, на свою беду, но ей всего четыре годика, и сейчас ее глаза и уши заняты мультяшными кроликами, которые заполняют экран нашего телевизора.

– Когда прозвенит таймер, – отвечает она, избегая моего взгляда. Харриет сидит на полу у ее ног – в вечной надежде, что Мейси уронит свои вафли на пол.

– Ну вот и молодец. – Засовываю ноги в туфли и достаю ключи от машины. – Чао-какао, – говорю я, открывая дверь гаража, чтобы уйти.

– Какао, – отзывается Мейси с набитым ртом.

Направляюсь в гараж, но не успеваю сделать и нескольких шагов, как на мой телефон приходит сообщение, и я останавливаюсь на полпути, чтобы посмотреть, кто это, и уже заранее вздыхаю, поскольку не жду добрых вестей. Добрые вести никогда не приходят ровно в семь утра в виде текстового сообщения.

«Можешь не спешить, – говорится в сообщении. – Опять отмена. Уилсоны тоже соскочили. Н».

Клара

Утро. Отсрочка исполнения приговора для тех, кто скорбит. На потемневшем небе появляются первые лучи солнца, возвращая кислород в этот удушливый мир, отчего становится немного легче дышать.

Я просыпаюсь на полу рядом с дверью ванной, Феликс распростерт на моих вытянутых ногах. Когда уже в восемнадцатый раз поворачиваю стеклянную ручку, дверь ванной по-прежнему заперта. Это антикварная ручка из рифленого хрусталя двадцатых годов прошлого века, ключ от нее давно потерян. А может, у нас его никогда и не было, хотя это не имело никакого значения, пока Мейси не начала запираться не с той стороны двери, как этой ночью. Когда она пробубнила из-под простыней «Плохой человек гонится за нами! Он сейчас доберется до нас!», прежде чем выскочить из постели.

Она так и не выходит.

Повсюду осколки стекла – валяются прямо на полу, даже ничем не прикрытые.

Вот уже целых четыре часа Мейси находится по ту сторону двери, и я слышу, как ее неистовый плач сменяется тихим подвыванием, а просьбы позвать папу становятся все тише, пока она, всхлипывая, не засыпает. И вот наконец появляется солнечный свет, прогоняя тени со стен.

Вот уже нескольких часов подряд я вновь и вновь прокручиваю в голове эти слова Мейси: «Плохой человек гонится за нами! Он скоро доберется до нас!»

– Ну пожалуйста, Мейси! – умоляю я в сорок седьмой раз. – Пожалуйста, выходи!

Но Мейси не хочет выходить.

* * *

Мейси сидит за столом в кухне, рассеянно уставившись на три блинчика, разогретых в микроволновке, которые лежат перед ней на тарелке. Сиропа в бутылочке осталось лишь на донышке, поэтому блинчики у нее почти сухие. Передо мной на столе вообще ничего, никакой еды. Я тоже тупо смотрю в стол. По крайней мере до тех пор, пока мне что-нибудь не подсунут под нос, что очень скоро произойдет. Отец наливает кофе в кружку, несет ее к столу и ставит передо мной на деревянную столешницу. Гладит меня по голове. Велит пить кофе. Велит Мейси есть свои блинчики.

В моей спальне наверху дверь ванной уже лежит на полу. Я сняла ее, выбив штыри из петель молотком при помощи толстого гвоздя. Отец объяснил мне по телефону, как это делается. Я сказала ему, что он мог и не приезжать – у нас всё в порядке. С Мейси всё в порядке, с Феликсом всё в порядке, со мной всё в порядке. Но отец ни на долю секунды не поверил, что с кем-то из нас всё в порядке. Наверное, из-за паники в моем голосе или из-за того, что Мейси заперлась на ночь в ванной и, лежа на полу из мозаичной плитки, плакала, пока не заснула. Я не знаю. Или, может, из-за того, что Феликс опять закатил истерику – в животике у него пусто, а я была слишком занята для того, чтобы покормить его, выбивая штыри из петель массивной филеночной двери, и это после шестидесяти семи безуспешных попыток выманить оттуда Мейси без применения всяких подручных средств.

Я не могу находиться в двух местах одновременно.

– Попросить о помощи – это нормально, – говорит мне отец, пока Мейси тычет в блинчики своей детской вилочкой, на ухватистом бирюзовом черенке которой изображена умилительная мультяшная корова. Но она не ест блинчики. Она крошит их, раздергивает на части. Просто-таки терзает эти блинчики. – Знаешь, тебе совсем не обязательно справляться со всем этим в одиночку.

Но я и так уже одна, разве не так? И неважно, сколько бы народу ни находилось сейчас в этом доме, со мной, я