История и миф - Юрий Викторович Андреев Страница 96

утопическим трактатом Платона «Государство» (не исключено, что вместе они должны были составлять единое философское и художественное целое). Об этом свидетельствует уже самое начало беседы в «Тимее», где Сократ призывает своих друзей попробовать представить в действии вымышленное им идеальное государство. Конечно, Сократ мог бы это сделать и сам, сочинив какой-нибудь подходящий к случаю миф (а он ведь был большим мастером этого дела — я, разумеется, имею в виду не реального Сократа, сына Софрониска, о котором мы знаем не так уж много, а придуманного Платоном идеального мудреца), но в этой ситуации Платону было нужно более внушительное и полновесное подтверждение справедливости его теории, а такое подтверждение — он хорошо это понимал — ему могла дать только история, никак не мифология. Очевидно, именно поэтому на роль рассказчика на этот раз выбирается Критий, который, если, конечно, предположить, что это был Критий-тиран, а не его дед, о котором мы почти ничего не знаем, и сам был в некотором роде исторической личностью и уж, во всяком случае, обладал большим политическим опытом, необходимым для историка (Платон особо это подчеркивает). Кроме того, Критий Младший, насколько нам известно, вполне мог бы сойти за историка, а не только за философа, так как им был написан специальный трактат о государственном устройстве Спарты («Лакедемонская политая») — едва ли не первое из сочинений на эту тему. Важные преимущества давало Критию также и его родство с Солоном, самым популярным из семи мудрецов, законодателем и к тому же великим путешественником и знатоком чужих стран, следовательно, тоже потенциальным историком, которому можно было приписать все что угодно. Весь рассказ Крития в обеих его версиях (краткой и пространной) построен как искусная имитация исторического или, скорее, историко-географического повествования. Обширное источниковедческое введение должно сразу же расположить читателя к доверию, показав ему, что история Атлантиды не выдумана и не взята с потолка, а основана на весьма солидных и авторитетных свидетельствах, на непрерывной традиции, восходящей к самым отдаленным «допотопным» временам. Подобно великим основоположникам исторического метода (Геродоту и Фукидиду), Платон широко использует приемы обращения к пережиткам прошлого и сравнения: 1) о погружении Атлантиды свидетельствуют огромные массы ила, которые до сих пор еще делают море в этих местах непроходимым для кораблей; 2) общественный строй Египта такой, каким застал его Солон, в сущности, лишь повторяет сословную систему древнейших Афин и т. д. Помня, что он пишет не миф, а историю, Платон старается избегать в своем повествовании явной фантастики. Там же, где ему приходится говорить о вещах, которые с трудом укладываются в человеческом сознании, он всегда подчеркивает, снисходя к слабости воображения своих читателей, что речь пойдет о чем-то невероятном, что, если бы не неопровержимое свидетельство его источника, он и сам бы не мог поверить, что такое бывает на самом деле. Так, описывая канал, окружающий центральную равнину Атлантиды, он замечает: «Если сказать, каковы были глубина, ширина и длина этого канала, никто не поверит, что возможно было такое творение рук человеческих... но мы обязаны передать то, что слышали». Ср. у Геродота: «Я обязан передавать то, что слышал, верить же всему не обязан». Насыщенность платоновского рассказа множеством точных дат, геометрических обмеров различных сооружений и пространств, вообще фактическим материалом также сближает его с повествовательной манерой современных ему греческих историков. Очевидно, Платон был весьма начитан в литературе такого рода и при желании сам легко мог бы писать настоящие, а не фиктивные исторические труды (попытка такого рода была предпринята им в его последнем большом трактате — «Законах», где мы находим весьма любопытный обзор древнейшей истории Греции после Девкалионова потопа). Однако в «Тимее» и «Критии» историческая или, скорее, квазиисторическая оболочка лишь маскирует заключающийся в ней, как косточка в мякоти плода, философский миф (иногда употребляют выражение «научный миф», что, вообще говоря, не очень-то удачно, так как наука и миф — взаимоисключающие понятия, философия же не обязательно является наукой).

Смысл платоновского мифа не до конца нам ясен. Его пониманию препятствует прежде всего незавершенность самой дилогии об Атлантиде. Тем не менее внимательный анализ текста обоих диалогов позволяет хотя бы приблизительно догадываться, куда клонил Платон, рассказывая свою «странную, но абсолютно правдивую историю». Описание древнейших Афин и Атлантиды, составляющее основное содержание пространной версии мифа в «Критии», построено по закону контраста или антитезы. Два государства абсолютно во всем противоположны друг другу. Это очень хорошо показал немецкий исследователь Карл Рейнхардт в своей книге «Платоновские мифы»[36]. Резко различается даже природная среда, в которой развивалась цивилизация древних Афин, с одной стороны, и цивилизация атлантов, с другой (в понимании Платона, страна и народ, который ее населяет, составляют как бы единое нераздельное целое; поэтому он и уделяет так много внимания описанию природы обоих государств). «Допотопная» Аттика была богатой и процветающей страной. Боги в достатке снабдили ее всем необходимым для спокойной и счастливой жизни: землей, водой, лесами и пастбищами.

В этом смысле древнейшая Аттика предстает перед нами как идеальный прообраз реальной современной Платону Аттики, которая из-за множества пережитых ею катастроф почти утратила сходство со своим оригиналом, стала безлесной, безводной и поэтому малоплодородной и малопригодной для жизни землей. Но и в те счастливые времена, о которых рассказывает Платон, природа Аттики не была чересчур щедрой к человеку. Она снабжала его самым необходимым, тем, без чего нельзя существовать, но не более того. В ней не было никакой роскоши, никакой чрезмерности. Совсем по-иному описывается природа Атлантиды. Она напоминает великолепный банкетный стол, буквально ломящийся от всевозможных яств. Неслыханное обилие драгоценных металлов, среди которых Платон упоминает загадочный, нигде более не встречающийся орихалк, обилие различных пород строительного камня. Богатейшая растительность, в избытке снабжающая обитателей страны и строительным лесом, и пищей, и ароматическими смолами для изготовления благовоний. Тучные поля, приносящие каждый год двойной урожай. Разнообразный животный мир, включающий даже слонов (Платон особо отмечает, что этих животных, отличающихся невероятной прожорливостью, на острове водилось великое множество — так обильны были его естественные кладовые). Наконец, огромные пространства, во много раз превосходящие территорию Аттики и способные прокормить колоссальное количество людей и животных. Все эти сказочные богатства были легкодоступны. От жителей Атлантиды не требовалось никаких особых усилий, чтобы овладеть ими: стоило, как говорится, лишь протянуть руку и взять. Среди всего этого изобилия атланты могли бы жить беспечно и праздно, ни в чем не нуждаясь, подобно людям золотого века в царстве Крона или же Адаму и Еве в садах библейского Эдема. Но мы этого не видим. Напротив, атланты одержимы лихорадочной