История и миф - Юрий Викторович Андреев Страница 59

Также к варварам (не грекам) причислялись многие из эпирских племен: хаоны, феспроты, молосцы, атинтаны. Отрывочные сведения о жизни этих народов помимо Фукидида и Геродота сохранились у поздних авторов: Полибия и Плутарха. Главной отличительной чертой всех западных греков было отсутствие у них полиса (лишь кое-где в районах, близких к Пелопоннесу и затронутых влиянием коринфской морской торговли — Амбракия, Левкада, некоторые районы Локриды Озольской, — уже в V в. возникают мелкие городские общины). Все прочие жили племенами (χατά Εθνη) и по деревням (χατά χώμας). Время от времени чины племенной общины собирались на собрание в каком-нибудь священном, специально отведенном для этого месте, как исландцы на тинг. В остальном политические связи между отдельными деревнями были очень слабыми и в любой момент могли прерваться из-за какой-нибудь распри, вызванной, скажем, кровной местью. Отсюда необходимость постоянно иметь при себе оружие.

Глава 6

Эта глава может показаться неожиданным и не вполне оправданным уходом в сторону от главной темы этого раздела «Археологии»: борьба с пиратством и развитие мореплавания. Однако на самом деле Фукидид здесь лишь возвращается к той, по-видимому, очень важной для него мысли, которую он высказывал уже и раньше (в 3 главе): между эллинами и варварами не было в древности четкой грани — одно незаметно переходило в другое. Если прежде в подтверждение этой мысли Фукидид ссылался на Гомера, у которого само слово «варвар» еще не употребляется, а слово «эллин» встречается лишь в ограниченном, узколокальном значении, то теперь он привлекает для этой же цели факты уже другого рода, показывая, что и по образу жизни, и по своим обычаям древние эллины, которым в действительности только еще предстояло сделаться эллинами, мало чем отличались от варваров: так же, как и они, ходили вооруженные и боролись не совершенно обнаженными, как позднейшие греки, а в набедренных повязках.

Попутно здесь же уточняются некоторые вопросы, связанные с историей перехода греческого народа со ступени варварства на ступень цивилизации. Фукидид объясняет читателю, как происходил этот переход и кто из эллинов шел в авангарде этого движения. Но почему, собственно, Фукидида так занимает этот вопрос о выделении эллинства из варварской стихии и как связана эта проблема с главной темой «Археологии» — темой развития «империализма», перехода от политической раздробленности к морским державам? Очевидно, в этом проявилось подспудное и нигде прямо не выраженное чувство собственного превосходства гражданина эллинского полиса над всеми варварами вместе взятыми, у которых, по мысли историка, не может быть правильной политической организации, несмотря на то, что некоторые из их государств, например Персидская держава, по крайней мере внешне могут казаться могучими и грозными, в действительности таковыми не являясь. Лишь на базе эллинской полисной цивилизации возможно создание настоящей империи, наделенной подлинным, а не мнимым могуществом и внутренней прочностью.

ώσπερ οί βάρβαροι.

Едва ли Фукидид имеет в виду всех варваров вообще. Он не мог не знать, что среди народов Востока (египтян, персов, вавилонян, финикийцев) постоянное ношение оружия не было в обычае и в этом отношении они не отличались от культурных греков. Варвары, о которых здесь идет речь, это, конечно, северные народы: иллирийцы, фракийцы, скифы, может быть, кельты и некоторые италийские племена.

Предположение Фукидида подтверждает археологический материал. В послемикенское время оружие входит как непременный составной компонент в погребальный инвентарь мужских могил. Особенно впечатляют в этом отношении данные раскопок афинского Керамика, где большой некрополь существовал начиная с СМ периода (XI в. до н. э.) и до позднегеометрического (ПоГ — конец VIII в. до н. э.) В могилах СМ периода оружие совершенно отсутствует. Очевидно, в это время в Афинах еще сильны были микенские традиции. В следующем — протогеометрическом (ПГ) периоде (X в. до н. э.) в могилах Керамика появляется сразу большое количество оружия (до 50 % от общего числа мужских могил), причем самого разнообразного: мечи, кинжалы, наконечники копий, умбоны щитов. В начале геометрической эпохи (Г — IX в.) количество оружия еще более увеличивается (до 70 % мужских могил). А затем (в VIII в.) наступает резкий спад. Оружие почти совершенно исчезает. Остаются только ножи, да и то лишь в немногих могилах (не более 10 % от общего числа). Если взять данные по всей Греции, то создается примерно такая же картина со скидками, конечно, на фрагментарность имеющегося материала. Начиная с VIII в. оружие в мужских погребениях встречается чрезвычайно редко (лишь в виде исключений), хотя некоторые из этих исключений весьма интересны, например находка бронзовых панциря и шлема в одной аргосской могиле позднегеометрического периода (самый ранний из всех известных нам комплектов греческой паноплии).

Правда, изображения вооруженных мужчин в сценах сугубо мирного характера встречаются в вазовой живописи VIII в. и даже в еще более позднее время. Так, на дипилонских амфорах из Афин мы видим мужчин с кинжалами или короткими мечами у пояса, участвующих в церемонии оплакивания. Но художники, создававшие эти картины на вазах, едва ли ориентировались на свое собственное время (сюжеты их рисунков носят, как считают специалисты, по преимуществу мифологический характер): они изображали сцены из жизни «доброго старого времени», когда меч или кинжал на поясе или копье в руке, с которыми не расставались ни при каких обстоятельствах, были отличительным признаком свободного человека (ил. 21).

Что же произошло? Почему греки перестали носить оружие в дни мира, как и в дни войны, перестали класть его в могилы в качестве сопроводительного дара покойнику (последнее, несомненно, было следствием первого)? Можно ли в этом факте видеть один из симптомов перехода греческого общества на более высокую ступень исторического развития, как это сделал уже Фукидид? Бесспорно, это так. Отказ от постоянного ношения оружия свидетельствует о том, что население Аттики и других районов Балканской Греции начало переходить в это время (рубеж IX–VIII вв.) к более спокойному, оседлому образу жизни в укрепленных поселениях.

Прекратились бесконечные передвижения племен, долгое время вносившие в жизнь греков хаос и разброд, чувство неуверенности в завтрашнем дне. Однако отказ от ношения оружия свидетельствует не столько о налаживании мирных отношений между соседними племенами (войны, конечно, не прекратились в VIII в.), сколько о более прочной консолидации самих этих племенных общин, об установлении внутри них более или менее стабильного политического порядка и тесно связанного с ним гражданского мира. А это, в свою очередь, может быть связано с зарождением примитивной формы государства — раннего полиса.

Именно полис, воплотивший в себе волю целого коллектива граждан, мог обуздать своеволие непокорных, склонных к анархии индивидов, положить предел кровавым распрям между семьями и родами.

Одним