История и миф - Юрий Викторович Андреев Страница 101

к тому времени было достаточно хорошо изучено греками, и здесь уже не осталось места для сказочных островов, населенных персонажами древних мифов. Их пришлось перенести за столбы Геракла в океан или на обращенное к океану западное побережье Африки. Вполне возможно, что в VI–V вв. до греков уже доходили какие-то неясные слухи об открытых финикийскими или карфагенскими мореплавателями островах в океане. Это могли быть острова Мадейра, Канарские и, возможно, даже Азорские. Греческие географы, очевидно, решили, что это и есть острова Блаженных, острова Гесперид и другие им подобные. Сами греки, однако, в океан выходили очень редко (плавания Евтимена и Пифея). Этому препятствовали и естественные трудности, сопутствовавшие предприятиям такого рода, и ревнивый надзор карфагенян, упорно стремившихся не допускать чужеземные суда в район Гибралтарского пролива. Впрочем, и еще позднее, когда карфагенский барьер, преграждавший путь в океан, давно уже был сломан и когда, в результате римских завоеваний в Западной Европе и Африке, побережье океана стало естественной границей античного мира, изучение западной его части не продвинулось особенно далеко вперед. Неудивительно, что вплоть до конца античной эпохи в географической литературе продолжали жить легенды о труднопроходимости или даже непроходимости значительной части океана то ли по причине мелководья и безветрия, то ли из-за необыкновенно густых зарослей водорослей и сильной загрязненности воды плавающим илом. Какие-то слухи этого рода, видимо, доходили и до Платона, и они пригодились ему как подтверждение его теории о погрузившемся в воды океана материке. В целом античная цивилизация всегда была ориентирована скорее вовнутрь занимаемой ею географической зоны — на давно обжитые, ставшие привычными берега Средиземноморья, отнюдь не на казавшиеся безграничными просторы Атлантики. Все это обширное пространство в те времена не находило никакого практического применения, и это неизбежно должно было превратить его в заповедник сказочной фантастики, в «тридевятое царство, тридесятое государство», где могли происходить всевозможные чудеса, немыслимые в пределах самой античной ойкумены.

Очевидно, и в V–IV вв., и еще позднее в эпоху эллинизма семейство сказочных островов, лежащих в океане, не только не сократилось, но, напротив, продолжало разрастаться. И, таким образом, образовалась обширная фольклорная традиция, из которой Платон мог выбирать казавшиеся ему подходящими сказочные мотивы и образы. К сожалению, от этой традиции до нас дошли лишь незначительные чудом уцелевшие фрагменты. Но среди этих обрывков есть такие, которые обнаруживают любопытные признаки родства с платоновским мифом об Атлантиде. Такова, например, занимательная история, которую передает со ссылкой на Феопомпа, известного историка IV в., Элиан, автор так называемых Пестрых рассказов (сборник всевозможных анекдотов и небылиц, составленный во II–III вв. н. э.)[39]. При всем различии стилистики и общего смысла истории Феопомпа и платоновского мифа между ними немало общего. Феопомповский материк, в сравнении с которым Европа, Азия и Ливия — лишь острова, живо напоминает платоновское определение Атлантиды — «остров, превосходящий Ливию и Азию, вместе взятые». Материк Феопомпа населен крупными животными так же, как Атлантида слонами. Два города с противоположным укладом жизни: воинственный Махим и миролюбивый Евсебес противостоят друг другу так же, как у Платона Атлантида и Афины. Подобно атлантам, обитатели Махима неуемны в своей агрессивности и, не довольствуясь своим господством над ближайшими соседями, замышляют завоевание также и островов, лежащих за океаном, но останавливаются, достигнув страны праведных гипербореев. Подобно атлантам, обитатели феопомповского материка так богаты драгоценными металлами, что ценят их меньше, чем прочие люди железо. Наконец, то обстоятельство, что жители сказочного материка неуязвимы для железного оружия, но зато легко могут быть убиты камнями или дубинами, находит некоторый отзвук в платоновском рассказе об охоте царей Атлантиды на диких быков, во время которой они не могли пользоваться никакими предметами, сделанными из железа, а только палками и веревками, хотя у Платона этот мотив получает иное осмысление, нежели у Феопомпа.

Достаточно наивная сказка, записанная Феопомпом, еще очень близка к традициям подлинно народного устного творчества. Едва ли ее источником могла стать платоновская история Атлантиды, хотя такую мысль можно встретить в специальной литературе, она основывается лишь на том, что Феопомп жил позже Платона. Но у обоих писателей мог быть один общий источник или, что еще более вероятно, несколько таких источников, чем и объясняются черты известного сходства в их повествованиях. Феопомп не называет своих гигантов «атлантами», а заселенный ими материк «Атлантидой» (по некоторым сведениям — см. Strabo, VII, 299 — этот материк назывался «Меропией», а живущий там народ соответственно «меропами». Кстати, Меропа — одна из Плеяд, дочерей Атласа). Однако, как я уже говорил, народ атлантов был известен еще Геродоту, который поселил их, правда, не на острове и не на отдельном материке, а в некоем оазисе где-то на западе Ливии, у подножия горы Атлас. Атланты включены историком в длинный перечень полумифических и совершенно мифических племен, населяющих великую ливийскую пустыню, т. е. Сахару, и смежные с ней области. В этот перечень входят также гараманты, пещерные эфиопы, атаранты и другие. От соседних с ними народов атланты отличаются, по словам Геродота, двумя особенностями: они никогда не видят снов и не употребляют в пищу ничего живого, очевидно, обходясь только растительной пищей и молоком. Первая особенность атлантов совершенно уникальна, зато вторая сближает их с известными уже Гомеру галактофагами, т. е. «млекоедами» или же абиями — обитателями дальнего севера и, как замечает поэт, «праведнейшими людьми». Сейчас уже невозможно, конечно, установить, существовал ли в действительности такой народ в ливийской пустыне, а если существовал, то как он назывался на самом деле (имя «атланты», скорее всего, походя придумано самим Геродотом или же каким-то греческим его информатором, может быть, Гекатеем и образовано от названия горы Атлас). Как бы то ни было, кроткие и незлобивые геродотовские атланты еще мало похожи на гордых и воинственных атлантов Платона. Они больше напоминают миролюбивых обитателей города Евсебеса в феопомповской Меропии.

С геродотовской характеристикой атлантов перекликается и то, что много позже писал о них Диодор Сицилийский. Его атланты — также мирный народ, живущий в некоей благословенной стране с необыкновенно плодородными землями (снова, как и у Феопомпа, отголоски древних мифов об «островах Блаженных»). Врагами этих атлантов оказываются, как ни странно, женщины-воительницы — амазонки. Видимо, так же, как и Геродоту, Диодору была известна какая-то независимая от Платона традиция об атлантах, возможно, восходящая ко временам более ранним, чем платоновская Атлантида.

И еще один немаловажный момент. Если предположить, что когда-то титан Атлас, держащий на плечах небесный свод, помещался не где-то на дальнем Западе, а в пределах самого Эгейского мира, что, в общем, вполне вероятно, учитывая эгейское происхождение мифа, то наиболее