Пассажиры империала - Луи Арагон Страница 30

Как раз на следующий день господин Глез, преподававший в шестом классе французский язык и латынь, задал ученикам написать домашнее сочинение на тему: «Что я видел на ярмарке».

В той школе, где Паскаль учился в департаменте Орн, письменные работы такого рода назывались «изложениями», а здесь — «упражнениями по стилю», или сокращённо просто — «стилем». «В среду всем подать мне стиль. Последний ваш стиль похвал отнюдь не заслуживает». Сначала такое наименование казалось Паскалю странным, а потом он привык и тоже стал называть письменные работы стилем.

В среду господин Глез собрал стили учеников, а в пятницу роздал их с отметками. Система была десятибалльная. Паскаль получил за стиль девять баллов. Отметка весьма высокая.

Господин Глез прочёл вслух стиль ученика Меркадье.

— Я поставил бы вам десять, Меркадье, — заявил господин Глез, — но у вас есть тут некоторые детали… Не стоит обсуждать это в классе… Вы увидите, я сделал на полях пометку красными чернилами…

Сев на своё место, Паскаль развернул тетрадь и прочёл на полях замечание, написанное изящным почерком господина Глеза: «Этого не следует говорить!» Чего не следует говорить? Ах да, в изложении подчёркнуто слово «эмбриология». Паскаль широко раскрыл глаза. В чём дело! Слово, конечно, не простое, на каждом шагу его не услышишь, но ведь на вывеске «Музея Дюпюитрена» огромными буквами написано: «Хирургия — Эмбриология». По всему фасаду протянулись эти слова. Ну, так почему же не говорить?

Условие задачи по арифметике затянул густой туман. Паскаль уставился в задачник, но ничего не видел: он думал совсем о другом. Может, посмотреть в словаре? Словари дремали на каминной полке, как раз за спиной Паскаля. «Эмбриология»… Ладно. Теперь надо посмотреть, что такое «эмбрион». От эмбриона Паскаль перешёл к «зародышу», от зародыша к «семени», к «сперматозоиду», к «сперме», к «совокуплению». Арифметика была забыта. Прикрываясь крышкой парты, Леве краешком глаза следил за изысканиями Паскаля, а тот листал один толстый том, уносил его, брал с камина другой, третий…

— Меркадье! — не выдержал классный наставник, — прекратите это хождение взад и вперёд!

Но Паскаль напоследок посмотрел ещё два слова: «беременность» и «пенис».

На этом пришлось остановиться: во-первых, надо было решать задачу, а во-вторых, не хотелось врать, если станут спрашивать, что он искал во всех томах словаря. Разумеется, будь время, он бы в конце концов всё понял… Какой-нибудь осведомлённый товарищ двумя-тремя словами поставил бы на своё место все эти понятия, которые перемешались у него в голове. Паскаль чувствовал себя весьма важной особой. Сколько у него новых познаний, и он обязан ими почтенному учителю французского языка, его замечанию, начертанному красными чернилами.

Леве шипит из-под крышки парты:

— Послушай, Меркадье!

Лицо Паскаля принимает вопрошающее выражение. Бац! Прямо в нос ударил бумажный шарик. Ох, уж этот Леве, не мог разве поосторожнее бросить? Что он о себе воображает? Подумаешь! Самый обыкновенный зародыш Дюгесклена!

Расправив скомканную бумажку, он читает: «Что ты искал в словарищах?» Паскаль качает головой.

Потом ему приходит удачная мысль, и под вопросом он пишет ответ: «Скажу после школы». Бумажный шарик летит к Леве и, проскользнув между его колен, падает на пол. Вот растяпа! Ничего, Леве достаёт шарик, притворившись, что поднимает носовой платок.

Занятия кончились. Приятели идут рядышком по улице. Паскаль в берете, Леве — в фуражке, у того и другого на плечах пелерина, забавно оттопыренная сбоку туго набитой сумкой с учебниками. Сначала разговаривают о том о сём. Паскаль не желает первым затронуть интересующий их вопрос. Пусть начнёт Леве. Тот, наконец, не выдерживает:

— Так что же ты искал в словарищах?

Они как раз проходили мимо бакалейной Сале. Паскаль, как всегда, кивком указал на кассиршу и сказал: «Красивая бабёнка!» Но произнёс это машинально. Они шли по мостовой около тротуара и вели за руль свои велосипеды. Не сговариваясь и ни о чём не спрашивая друг друга, сделали крюк и направились по… улице, уводившей их прочь от бульвара и от ярмарки. Улица была застроена маленькими скромными домиками с узкой входной дверью, с занавесками на окнах, за которыми людей не было видно. Всё же, когда разговор развернулся по-настоящему, приятели остановились у решётки сада, разбитого перед больницей…

Паскаль заговорил развязным тоном. Ему не хотелось признаваться, что он только сейчас, на глазах у Леве, узнал «про это», да ещё в классной комнате. Конечно, кое-какое представление у него было и раньше, но весьма смутное, он этим никогда особенно не интересовался.

Леве захотел узнать досконально, что именно известно Паскалю.

— Послушай, ты представляешь себе в точности, что происходит?

— Ну, конечно… — И Паскаль пустился в импровизацию. Он вспомнил, как про одну женщину говорили, что у неё под сердцем ребёнок. — После совокупления женщина становится беременной… она носит эмбрион, иначе говоря зародыш, под сердцем. — И Паскаль ударил себя кулаком в грудь; велосипед чуть не свалился на мостовую.

— Прекрасно. А дальше что?

— Дальше? Дальше… Ребёнок, разумеется, выходит наружу…

— Откуда выходит?

— Из складки, разумеется.

— Из складки?

Однажды Паскаль видел, как раздевалась госпожа д’Амберьо, и заметил у неё ниже груди, над животом, поперечную складку. И теперь он мгновенно сообразил, что ребёнок должен появляться на свет именно из-под этой складки.

— Ошибаешься! — наставительно сказал Леве.

Как так? Откуда же тогда? Не будучи хорошо осведомлённым, Паскаль не решился вступить в спор. Но поскольку Леве… А что сам-то Леве знает?

Леве принимает важный вид. Щелчком задирает кверху козырёк фуражки и молчит. Приходится его упрашивать. Он ведь на год старше Паскаля и, так сказать, отвечает за него. Как-то неудобно… Можно ли?..

— Послушай, — говорит Паскаль, — ты прямо зануда… По-твоему, значит, лучше, чтобы я стал читать плохие книжки?..

Довод убедительный. Леве, наконец, решается.

— Я, понимаешь, в прошлом году узнал… от одного человека… А он всё это хорошо знает…

— Кто такой?

— Нет, я дал слово не говорить. А то ему придётся отвечать за то, что он мне объяснил… Да это совсем и не важно, кто сказал… Но если узнают в школе… Понимаешь? Мы-то с тобой люди разумные… А другие ребята, как узнают, пожалуй, все заинтересуются… Знаешь, какие будут последствия?..

Паскалю было наплевать на последствия, он желал знать…

— Ну говори, говори скорей!..

— Хорошо, я всё тебе скажу. Только поклянись самой страшной клятвой, что никому никогда не передашь.

— Клянусь самой страшной клятвой.

— Ладно. Верю тебе. Ну так вот…

И Леве, опасливо