Крайние шхеры - Густав аф Гейерстам Страница 25

ее нога, и нужен был верный глаз прибрежного жителя, чтобы по туманным очертаниям скал узнать место и найти дорогу оттуда. Густой мрак точно укутывал одинокую девушку, и этот мрак был полон звуков. То прибой вздыхал, то гудело в обрыве. То ветер точно налетал с новой силой с разбега и пытался спугнуть все живое шумом своего дыханья, которое хрипело впотьмах. То налетала заблудившаяся морская птица, направлявшаяся впотьмах против ветра, и издавала резкие однозвучные крики. То грохотал камень, потревоженный наверху каким-нибудь ночным зверьком и летевший с обрыва.  Мерта села на каменную глыбу, положив руку на другой камень. Она раздумывала об уверенности, которая за последние дни с угрозой поднималась в ней и теперь холодной действительностью вдребезги разбила искусственное счастье, в котором она жила.  Что с нею будет? Было ли на земле существо, более несчастное, чем она? Она покачивалась на своем камне и в ней, среди мрака, рос беспредметный страх.  Вдруг один из камней под ее рукою отодвинулся, и вслед затем она почувствовала прикосновение, от которого вздрогнула. Что это? Где она? Как она сюда попала?  Мерта почувствовала под рукой мягкое теплое тело, которое ластилось к ней, и она чуть не вскрикнула от страха. Животное еще раз прижалось к ее руке и только тогда Мерта поняла, что это одна из многочисленных кошек селения, которая вышла на приключения, а, увидев человека, вздумала приласкаться. Кошка останавливалась, потом опять приласкалась к руке девушки, и Мерте вдруг почувствовался леденящий душу страх перед этой темнотой.  Не обдумывая, с чего взялся этот страх, вдруг лишивший ее всякого самообладания, она оттолкнула животное и побежала так скоро, как только позволяла темнота, к тому месту, где, как она знала, Август поджидает ее.  В потемках ей мерещились какие-то фигуры, поднимавшиеся вокруг нее, и сердце ее стучало, точно разрывалась грудь. В полусознательном состоянии бежала она дальше и не останавливалась, пока не услышала голос, негромко, но ясно звавший ее по имени.  -- Август! -- откликнулась она нерешительно, так как не решалась поверить, что это был он. -- Где ты?  Вместо ответа в то же мгновение две руки обняли ее. Она вскинула руки к нему на шею, повисла у его груди и разразилась неудержимыми рыданьями.  Так как Мерта не приходила вовремя как раз в этот вечер, Август, сидя на старом месте их свиданий, с уверенностью заподозрил, что ее отсутствие было в какой-нибудь связи с лодкой Дельфина. Теперь, увидев ее бегущей от самой себя, точно перепуганное дитя, и услышав ее рыданья, он стал догадываться, какого странного рода было летнее приключение, в котором оба они жили до сих пор.  -- Что ты? -- сказал он и отстранил девушку от себя. -- Что такое случилось?  Опять поднялось в Мерте сознание ужасной новости -- сознание, что она готовилась сделаться матерью. И в коротких отрывистых выражениях она сообщила ему правду. Шегольм был так поражен, что сначала пробормотал только:  -- А я подумал совсем другое.  -- Что такое "другое"? -- спросила Мерта жестко.  Он уклонился от ее взгляда. Но Мерта уже поняла. Теперь точно второе открытие явилось возле первого, и это второе открытие было вдвое ужаснее, вдвое страшнее. Это была целая пропасть, в которую Мерта еще не решалась заглянуть, потому что обомлела бы, потеряла бы почву под ногами и разбилась в дребезги. Она содрогнулась, точно от боли, для которой еще не было названия, от страдания, которое должно было потом поглотить все остальные, как большая волна поглощает мелкие.  Между тем Август, уже сожалевший, что, может быть, оскорбил ее, и стыдившийся подозрения, которое находил теперь несправедливым, начал говорить ей все ласковые слова, какие только мог придумать, и обещал ей, что они поженятся и что тогда все опять будет хорошо.  Молодые люди посмотрели друг другу в глаза и чувство жгучего стыда погнало кровь к ее щекам. Она не в силах была благодарить Августа за его доброту к ней; она вдруг остыла к его ласкам и в первый раз она увидела, что человек, ребенка которого она носит под сердцем, был ей чужд и внушал только равнодушие. Она обманула себя и ложью разбила всю свою жизнь. Никогда уже ей не жить и не чувствовать, как другие.  Но с быстротою преступницы Мерта в то же время сообразила, что этого она никогда не должна обнаружить, а потому приходилось продолжать ложь и ложью втираться к нему в милость. Обнятая рукою любовника и склонив голову к нему на плечо, Мерта пошла дальше по дороге, которая вела к светящимся в окнах домов точкам.  Странно было ей чувствовать, как она становилась все горячее и горячее по мере того, как они шли впотьмах, прижимаясь друг к дружке, а между тем внутри ее холод все возрастал, так что она охотно оттолкнула бы его и убежала бы прочь. Но еще хуже стало, когда его голос стал нежен и почти слезлив и он проговорил эти слова:  -- Бедный малютка!  Тогда стыд в Мерте уступил место все поглотившему недоумению перед собою, и жизнью, и всем, что в жизни было. Но дальше на этот раз ее мысль не пошла: она погасла в этом недоумении, как падающая звезда гаснет в синем пространстве. XII. Филле Бом впадает в задумчивость; Дельфин возвращается, но загадка остается неразгаданной.  В то время Сольмер не оправдывал своего имени. Тяжело лежала тревога на шхерах, и в тяжести этой тревоги сильнее, чем обыкновенно, чувствовалось ненастье осени. Непрерывно увивался сердитый ветер вокруг маленьких домов, разбросанных по скалам.  Даже Филле Бом бродил, погруженный в раздумье, и зависело это от того, что ему показалось странным, что именно ему пришлось найти лодку и принять на себя печальную обязанность отвести ее домой. Хоть ему не приходилось ждать для себя чего-либо особенного от рыболовных шхун, которые должны были скоро вернуться, он, однако, тоже был увлечен общим унынием. Куда бы он ни шел и что бы ни начинал делать, везде его точно подстерегали черные мысли, выползавшие из самых неожиданных углов. И ничего не делалось с тою бодростью, которая была для Филле Бома самой жизнью.  Две из шхун между тем пришли, но так как ни одна из них не принесла вестей о Дельфине, то это лишь усилило тревогу" которая распространилась на всем острове, точно холодный туман. Казалось, что опасения росли по мере того, как становилось правдоподобным, что скоро будут получены достоверные