В начале было Слово – в конце будет Цифра - Маргарита Симоновна Симоньян Страница 9

С высоты полета Альфа Омеги поликлиника, сложенная из красного кирпича, с красной металлочерепицей в пятнах черной коррозии, будет казаться божьей коровкой, вцепившейся в берег Благополучия, чтобы ее не снесло соловецким ветром – гневом того самого Бога, в честь которого она называется, уставшего ждать возвращения своей блудной коровки в стойло.

В тот весенний февральский вечер одного из последних дней последнего года последних времен в коридоре ремонтной поликлиники, на допотопном диванчике, обтянутом штопаным рыжим кожзамом, будет сидеть отборнейшее человекоподобное с глазами цвета спелой черешни, которое могло бы считаться выращенным из безупречного эмбриона, если бы не очевидный изъян: левый глаз у человекоподобного вышел золотистым, цвета черешни белой, а правый – темно-вишневым, цвета черешни черной.

Нежной рукой, покрытой наноэпидермисом высшего сорта, человекоподобное аккуратно положит на рыжий кожзам свою вторую руку, оторванную по плечо.

Стену коридора будет украшать придуманный ИЯ транспарант, растянутый между двумя гербами с роскошным задом и рожей святой свиньи: «У кого что болит – один раз отрежь».

Ожидать своей очереди в поликлинике будет множество постояльцев и постоянцев последних времен: и рыбаки водорослеловецких галер, подхватившие одну из вернувшихся в последние времена средневековых болезней – то ли английский пот [смотри QR-код], то ли чуму Юстиниана [смотри QR-код], – и полдюжины постояльцев фешенебельной нью-йоркской свалки, где-то нарывшие бычьего цепня и налопавшиеся его, даже не сварив, и теперь, разумеется, страдающие от несварения. В углу притулится какой-то воскрешенный русский писатель, страдающий сердечной избыточностью, в засаленном люстриновом костюмчике, еще не отмытом от нанозеленки.

Английский пот

Юстинианова чума

Скрипнет пластиковая дверь – и в коридор войдет Альфа Омега, держа справа подмышкой голубого ягненка, а слева – какой-то сверток. Он быстро шмыгнет к двери кабинета, и страдающий сердечной избыточностью русский писатель вдруг неожиданно заорет:

– В очередь, сукины дети!

С конца коридора, из регистратуры послышится гневный окрик:

– Молодое человекоподобное! С козлами нельзя в кабинет!

От возмущения, что его обозвали козлом, ягненок вырвется и залает в конец коридора так, что задрожит захватанное стекло, испокон веков отделяющее небожителей, обитающих в регистратурах, от простых смертных (даром, что уже лет пятьдесят как все человекоподобные, слава ИЯ, бессмертны).

Однорукое человекоподобное с черешневыми глазами зальется смехом, и Альфа Омеге покажется, что этот смех журчит, как капель, которая прямо сейчас струится по монастырским стенам, добивая хиленькие сугробы, почерневшие от обреченности.

– Лишь бы не было войны! – поздоровается Альфа Омега.

– Лишь бы не было, – ответит однорукое человекоподобное, с любопытством разглядывая ямочку на подбородке и большие глаза, с добродушно опущенными вниз уголками.

Потом протянет руку к ягненку, возьмет его на колени:

– Я посмотрю за ним, вы идите. Только попросите там, чтобы быстрее, а то видите, – человекоподобное кивнет на свое плечо. Из плеча будет хлестать кровь, наполняя багровую лужу на драном линолеуме.

Альфа Омега, кивнув с благодарностью, разглядит глаза цвета белой и черной черешни и оторопеет, как оторопел бы, увидев такие невиданные глаза, любой нормальный человек, включая вас, читающего эти строки.

– Это линзы такие? На свалке нарыли? – восхищенно спросит Альфа Омега.

– Это не линзы, это ошибка редактирования эмбриона! – отрежет ИЯ.

Черешневое человекоподобное вздохнет, соглашаясь с ИЯ, и Альфа Омега исчезнет за дверью плотницкого кабинета.

Внутри, у левой стены примостится медицинская кушетка все с тем же драным рыжим кожзамом, только этот будет весь в пятнах от нанозеленки. Справа, у двери в кладовку, развалится допотопный стеклянный шкаф с крашеными дверцами – одно стекло будет треснуто и залеплено изолентой. В шкафу – обычные плотницкие инструменты: стамески, наждак и нашедшееся долото. Рядом – замызганный допотопный аквариум, в котором нет рыбок, но есть пластиковые бурые водоросли, барахтающиеся в нанозеленке.

Засучив рукава испачканного медицинского халата, накинутого поверх плотницкого комбинезона, в аквариуме будет копаться плотник с зажеванной «Шипкой» в желтых зубах. Альфа Омега тихо подойдет к нему и весело крикнет:

– Караул, конец света!!!

Плотник вздрогнет и выронит водоросли.

– Ну, дебил и есть! Точно тебя арестуют!

– Демократия не арестовывает за шутки, – улыбнется Альфа Омега, но на всякий случай уточнит: – Или арестовывает?

– Много будешь знать – людей насмешишь, – как обычно, запутается в поговорках ИЯ.

– Твоя очередь, что ли? Где талончик? – спросит плотник, жуя сигарету.

Альфа Омега, подлизываясь, протянет плотнику что-то длинное, завернутое в газету с аппетитными маслянистыми пятнами.

– Я леща тебе поймало на Районе.

– Так прямо и поймало! Напечатало!

– Сначала напечатало, потом выпустило в реку, потом в реке поймало!

Плотник понюхает маслянистые пятна, пропитавшие газетный лист, развернет его, увидит здоровенного копченого леща, и на его лице отобразится плохо скрываемое удовольствие. Он выложит копченого леща на сколотую керамическую тарелку на подоконнике, рядом с иссохшим кактусом и жестяной банкой с надписью «бамбуковый кофе». Лещ удобно устроится на тарелке и с удовольствием раздует жабры – как будто зевнет.

Плотник внимательно всмотрится в раны Альфа Омеги. Они будут ясно видны в слепящем свете кабинета, одном из немногих мест на земле, которое пока еще удавалось обеспечивать человеческим освещением. Человеческим – в прямом смысле слова.

Плотник затянется «Шипкой», вытрет руки о грязный халат.

– Хорошенько они тебя отделали! Дуй на склад запчастей, поищи там свой эпидермис.

– Я подожду. Там в коридоре человекоподобному руку крыльями оторвало. Прими, а?

– По очереди, по талончику!

– Там уже кровь заканчивается. Если оно умрет – охота тебе потом возиться с воскрешением?

Зная ворчливый, но безотказный характер плотника, Альфа Омега не станет дожидаться ответа и, приоткрыв дверь, махнет черешневому человекоподобному. Плотник пробубнит в зажеванный фильтр своей «Шипки» что-то неодобрительное, но, увидев необыкновенные глаза цвета спелой черешни, сразу смягчится:

– Посиди в коридоре, сделаю тебе руку. Эту можешь сдать на вторсырье.

Человекоподобное улыбнется и выпорхнет из кабинета так же легко, как впорхнуло, задев оторванной, окоченевшей рукой Альфа Омегу.

– Хороша? – спросит, выдохнув дым, плотник.

– Хорошо, – согласится Альфа Омега.

– Что хорошо?! – начнет раздражаться плотник. – Хороша, говорю, Маша? Да не наша!

– Откуда ты знаешь, что она – Маша, и что она – она? – удивится Альфа Омега. – Это же редактированный эмбрион.

– Согласно тайне редактирования эмбриона, даже сам эмбрион не может знать, мальчик он или девочка, – снова вмешается ИЯ.

Плотник яростно зажует фильтр – так, как если бы именно «Шипка» отвечала за правила Демократии