Первокурсники - Том Эллен Страница 7

Мы остановились возле ютландского бара и замерли. Лицом к лицу, очень близко. Мой желудок раз сто перевернулся. Классическое положение для поцелуя…

— Что ж, увидимся завтра? — сказал Люк и, потянувшись, обнял меня. Быстро, поверхностно, как бы говоря «ну ладно, бывай».

А я написала Флоре: «ПОСЛЕДНИЕ НОВОСТИ О ЛЮКЕ ТЕЙЛОРЕ: ВСЕ, НА ЧТО ТОЛЬКО ХВАТИТ ТВОЕЙ ФАНТАЗИИ, СЛУЧИЛОСЬ».

Дверь Негин была закрыта, но я видела, что свет еще горит, и тихонько постучала:

— Это Фиби. Просто убеждаюсь, что ты жива.

— Жива, — раздался голос. Затем Негин в пижаме открыла дверь и улыбнулась: — Прости, что потеряла тебя. Я не ложилась, чтобы убедиться, что ты тоже жива.

ЛЮК

В баре будто взорвалась бомба. Под включенными лампами шатались дезориентированные потные люди и ошалело моргали друг на друга, точно нелепо разодетые кроты. На танцполе пятеро парней в разорванных простынях-тогах молотили кулаками воздух под «Build Me Up Buttercup». Девчонка в костюме банана рыдала под настольным футболом, а другая, одетая как Джастин Бибер, ее утешала. Двое разгоряченных игроков над ними агрессивно гоняли мяч, кажется, даже не подозревая, что под столом сидят девушки.

Я чувствовал опустошение. Не в дурацком чрезмерно пафосном смысле. Я просто будто… онемел изнутри. И вымотался. Я пытался привыкнуть к фразе «мы расстались», но это походило на ввод неправильного пароля. И правильного не подобрать. Почему-то все казалось нереальным. Словно и телефонный разговор, и слезы в компьютерном классе случились давным-давно. А самое странное, что лучшим за ночь было время, проведенное с Фиби и Стефани Стивенс. По крайней мере, они отвлекли меня от прочих мыслей. После случившегося мне не светило веселье, но жизнерадостность Фиби оказалась заразной. С ней так легко общаться.

Я не нашел ни Артура, ни кого-то еще из соседей, так что вернулся в корпус Би. Несмотря на почти два часа ночи, спать не хотелось. Не хотелось давать мозгу возможность как следует обработать последние события. Услышав из комнаты Артура тихую музыку, я постучал. Голос его звучал приглушенно:

— Секунду… кто там?

— Это Люк.

Пауза, а потом:

— Ладно… Входи, открыто.

Поначалу я решил, что ослышался, потому что в комнате никого не было. Сквозь музыку прорывался звук льющейся воды, будто где-то в стене трубу прорвало, и вдруг голос Артура:

— Итак, куда ты запропастился?

Только тогда я заметил его кроссовки, торчащие из-под открытой дверцы шкафа.

— Ой, извини, — пробормотал я. — Я тебя не увидел. Ты в порядке?

— Да, чувак. Почти закончил.

Я хотел было спросить, что он почти закончил, но тут опознал этот льющийся звук.

— Прости, ты там… это самое? Отливаешь? В раковину?

— Ага. Что ж еще. Для чего, по-твоему, эта раковина нужна?

— Ну… о таком ее назначении я точно не думал.

— Слушай, приятель, то, что мы не так богаты, как эти пафосные засранцы из колледжа Гильдас, не значит, что мы не можем импровизировать, смекаешь?

Я видел, как кроссовки поднялись и опустились, и струя оборвалась. Артур, красный, потный и ухмыляющийся, вышел из-за двери — в плаще Супермена, с которым я начал эту ночь.

— Ну вот. Как… — Он поднял указательный палец, обрывая себя на полуслове. — Прости, забыл смыть.

Затем вернулся за шкаф и открыл краны. Обуревавшие меня в тот момент чувства, похоже, отразились на лице, потому что Артур хмыкнул:

— Не волнуйся, друг мой, вскоре ты и сам начнешь отливать в раковину, ибо туалеты в этом корпусе буквально в конце коридора. — Он включил икс-бокс. — Проходи, я не против выпить чашку чая, если ты его заваришь.

— Без проблем, — рассмеялся я.

— А пожевать есть чего? — прошептал Артур. — Мама забила на меня в этом семестре. Наверное, решила, что раз я не первокурсник, то и есть мне ни к чему.

— Мне мама дала ингредиенты, но никакой настоящей еды, — сказал я. — К примеру, у меня есть мука, соль, оливковое масло… а есть нечего.

Артур озорно приподнял бровь:

— Мы всегда можем одолжить у Барни немного «Нутеллы»… Уверен, он не станет возражать…

Спустя десять тостов с шоколадной пастой, мы валялись на полу, готовые впасть в кому. Артур зачерпнул остатки «Нутеллы» и уставился на пустую банку.

— Они не должны делать эту штуку такой охренительно вкусной, — простонал он. — Наличие подобной вкусноты явно создает проблемы в общем жилом пространстве. Это, мать их, безответственность, вот что это такое.

— Что будем делать? — вяло пробормотал я.

Артур дернул ящик прикроватной тумбочки и выудил маркер.

— Черт, у меня только черный. Был бы коричневый, мы б закрасили банку, и он бы никогда не заметил разницу.

— Пока не решил бы поесть. А он предположительно рано или поздно решил бы.

Артур лишь пожал плечами и кинул банку мне:

— Просто позаботься об уликах, и он не сможет доказать, что это наших рук дело.

Я поплелся на кухню, но как раз в этот миг распахнулась дверь Бет, и оттуда вышел Барни, одетый, вероятно, в ее футболку, поскольку ему она доставала до колен, да и надпись гласила «ХОККЕИСТКИ ЛАНКАСТЕРА». Слегка взъерошенная голова Бет высунулась из-за его спины, и мы втроем замерли, смущенно пялясь друг на друга.

А затем Барни сказал:

— Это моя «Нутелла»?

Извинившись и заверив, что утром куплю ему новую банку, я вернулся к Артуру, но тот уже храпел на полу. Я выключил икс-бокс и направился к себе.

Лег на кровать, окруженную нераспакованными чемоданами и сумками из «Икеи», и уставился в грязно-желтый потолок. У телефона села батарея, и я решил хотя бы в этот раз оставить все как есть.

Глава 3

ФИБИ

Крутизна прописана в ДНК. Для крутых совершенно естественно дрыхнуть до тех пор, пока их сон не прервут — в этом вся свобода и непринужденность рок-н-ролла. Я почти каждый день просыпаюсь в семь. А после пьянки даже раньше.

Я не сразу сообразила, где нахожусь, и потянулась к тонкой коричневой занавеске, чтобы выглянуть из хлипкого оконца. Так чудно. Я сюда не на выходные приехала. Я теперь действительно жила в этой странной крохотной комнатушке, в сотнях миль от дома. Через дорогу растянулась деревенская поляна со старой церковью и шагающими туда-сюда утками — словно открытка, какую можно купить для малознакомого старика. Эдакий английский сельский пейзаж, но с тысячами подростков, живущих в округе.

Я будто играла себя для себя же в зрительном зале. Но спектакль был насквозь фальшивым.