Птенчик - Кэтрин Чиджи Страница 65

Мы сели на синий с белым диван, и отец уставился в пустой экран телевизора.

— Мы никогда о ней не говорили по-настоящему, — начал он. — Ведь так?

Я едва пригубила чай — и обожглась.

— Не говорили. — Ясно было, что спрашивает он не про Эмму, не про маму, не про кого-то еще.

— Хотел тебе сказать, что я... — продолжал отец. — Пока успеваю. До того как все забуду. Я хотел тебе сказать прости.

— Не за что просить прощения, папа.

— Есть за что. Это я ввел ее в дом.

— Но познакомила вас я. В лавке, помнишь?

— Она засмотрелась на викторианскую вазу с подвесками. Ее бабушка их называла сейсмометрами, потому что хрустальные подвески подрагивают при малейшем движении.

— Да, было дело.

— Я должен был предвидеть, Джастина. Ты была еще ребенок. И из-за меня, из-за того, что мне не хватало тепла, любви... я впустил в дом это чудовище.

— Папа, она всех провела.

Почти всех.

— А знаешь, — продолжал отец, — я даже отчасти рад, что забуду.

Я кивнула, подула на чай. Отхлебнула еще — уже не так горячо.

— Она ничего тебе не говорила странного про Эми? — спросила я. — О том, как она погибла?

Сначала он посмотрел на меня так, будто забыл, кто такая Эми. Потом переспросил:

— То есть как — странного?

— Там, в трубе, — я вгляделась в его лицо, — она такую ерунду несла про меня. Про то, как погибла Эми.

— Нет, — отозвался он тут же. — Ничего.

— Никаких нелепых теорий?

— Ничего она мне не говорила. — Он помолчал. — Да и кто бы ей поверил?

Больше я его не спрашивала.

И все же...

Я спорю с Эми. Ветер треплет нам волосы, одежду, колышет пахучий дикий фенхель. “Ты мне завидуешь. Всегда завидовала. Ты же все испортишь, понимаешь ты это?” Бонни хочет поиграть, просит палку, мячик, но я схожу с тропы, устремляюсь к обрыву, хоть и тяжело бежать против ветра. Эми уже рядом, кричит: “Ты что, ослепла?” И я тоже кричу, кричу, и ненавижу ее, и ненависть встает комом в горле, и сердце пылает огнем, как у Девы Марии, и что-то горит, сгорело, развеялось пеплом, без следа, без следа. А внизу разбиваются волны, на глубине шевелится темная морская капуста, словно перебирает щупальцами. Руки мои тянутся к Эми, дергают за косичку что есть силы — чувствую, как натянулись волосы, кожа. Еще миг — ее спина у меня под пальцами. Чайки в вышине, кричат, кричат. Шаг, толчок. Сорвался камень.

Вижу все так явственно, словно это было на самом деле.

2014

Глава 31

После первой моей встречи с Соней прошло уже несколько месяцев, с тех пор отец стал терять память быстрее, все реже светлые промежутки. Его по-прежнему зовут на общие развлечения, водят в просторный светлый зал, где по телевизору играет на скрипке Андре Рье[24], а в горшках зеленеют пальмы — как видно, искусственные. На еженедельной викторине “Любопытные вопросы” отец теперь помалкивает, я сижу рядом, пытаюсь взять его за руку, а одна из сотрудниц читает вслух из толстой книги “Знаете ли вы?”.

— Первая королевская свадьба, показанная по телевидению? — Она обводит взглядом зал.

Глухое молчание.

— Первая королевская свадьба, показанная по телевидению, — повторяет ведущая. — Чья? Нет ответа?

Старушка в коричневых чулках по колено толкает отца в бок:

— Что она говорит?

— Принцессы Маргарет, — сообщает ответ ведущая. — Тысяча девятьсот шестидесятый год. Итак, следующий вопрос: как по-итальянски “пирог”? “Пирог” по-итальянски?

— Ризотто, — отвечает кто-то с заднего ряда.

— Нет, не ризотто, — говорит ведущая. — Пирог по-итальянски... — Она замолкает, словно все еще ждет правильного ответа. — Пицца! Это пицца. Что ж, двигаемся дальше. Назовите три государства Балтии.

— Я не понимаю! — говорит старушка в чулках по колено. — Мы не понимаем!

— Три государства Балтии, — повторяет бодрым голосом ведущая. — Ну хотя бы одно назовите.

Другая старушка, подняв взгляд от судоку, подает голос:

— Здесь вам не Европа, здесь Новая Зеландия.

— Литва, Латвия, Эстония. — Ведущая листает дальше.

— Да, здесь Новая Зеландия, — говорит отец.

— Дальше... Какого витамина чаще всего не хватает пожилым людям?

Никто не знает. Все молчат.

— Витамина D! Нам нужно солнышко! Прогулки на свежем воздухе!

Тишина.

— Так-так... Музыка. Хорошая тема. Кто исполняет “Что будет, то будет”?

И снова никто не отвечает, но старушка в чулках по колено запевает песню, и отец подхватывает: “Что будет, нам знать не дано...”

Прихожу однажды в субботу утром, а Соня убирает с кровати отца поднос с завтраком. К еде отец почти не притронулся.

— Смотрите, овсянка — объеденье, мистер Крив! — расхваливает Соня, когда я переступаю порог. — А это что — черника? И миндаль? Надо же, да у вас тут как в пятизвездочном отеле! Мне бы так!

Отец тупо смотрит на CD-проигрыватель возле кровати. Проигрыватель мы ему подарили на день рождения, я расставила по полочкам диски, но отец к нему так и не прикоснулся. Наклейки, которые я подписала красным маркером — ПУСК, ПАУЗА, ГРОМКОСТЬ, СТОП, со стрелочками, указывающими на нужные кнопки, — уже отклеиваются. Доми сказал мне: надо смириться с тем, что отец никогда уже не будет прежним. Я ответила, что не обязана ни с чем мириться.

— Доброе утро, папа. — Чмокаю отца в щеку.

— Вы кто? — спрашивает он.

— Здравствуйте, — говорит Соня. — А мы как раз в душ собираемся, но вы можете подождать.

До сих пор не могу привыкнуть, что она рядом с отцом. Живая, ходит, разговаривает. Все во мне восстает: не может быть, она ненастоящая. Но по пути к шкафу за свежей рубашкой и брюками она слегка задевает меня — теплая, тяжелая. Не призрак.

— Покажите Джастине, какой ловец солнца у вас получился, — бросает она через плечо. — Вчера у нас был кружок “Умелые руки”. Вот, смотрите.

На окне висит прозрачная пластиковая крышка с приклеенными стекляшками, покачивается на весеннем ветру.

— Так откуда вы? — спрашиваю.

— Местная. — Она улыбается. — Из Окленда. А вы из Веллингтона?

Должно быть, на моем лице читается недоумение.

Она поясняет:

— Ваш отец говорит иногда про Веллингтон.

— А-а, — киваю я. — Да, конечно. Но это было давно.

— Сегодня наденем голубую рубашку, мистер Крив, и серые брюки? — Она перебирает вешалки с одеждой — чересчур пестрой.

Я не мастер делать вид, что все нормально. Отец поворачивает голову, но не отвечает.

— Прекрасный выбор, — говорит Соня.

Во рту пересохло, в горле ком, но я должна у нее спросить. Я должна знать.

— Вот что мне покоя не дает, — начинаю я. — Вы мне напоминаете кое-кого.

— Скарлетт Йоханссон? Дженнифер Лоуренс? — Соня подмигивает отцу.

— Была такая миссис Прайс. Анджела Прайс.

Соня застывает на миг.

— Нет. — Она качает головой. — Не знаю такой.

— Точно?

Она смотрит на меня.

— Простите, если для вас это больная тема, — говорю я.

— Нет, — повторяет она. Неожиданно руки ее безвольно повисают, рубашка