Птенчик - Кэтрин Чиджи Страница 53

мешковатую из своих футболок, волосы собрала в школьный хвостик и вышла в коридор, прислушалась; миссис Прайс что-то говорила отцу ласковым голосом, но слов было не разобрать. Взяв лампу черного света, я пробралась в родительскую спальню и залезла в мамин шкаф.

— Что я видела у нее в запертой комнате? — спросила я.

Лепестки любимого папиного шиповника — Rosa Mundi, роза мира.

— Это я виновата в смерти Эми?

Раз... два... три... продано!

Я легла на родительскую кровать и набрала номер Доми. Ответила одна из сестер, я не поняла, которая из них:

— Эй, Домчик-гондончик! Твоя девушка звонит!

Трубку выхватила другая сестра:

— А знаешь, что у него пупок странный? На сосок похож!

Раскаты смеха, потом голос Доми на заднем плане:

— Заткнись, Диана! Заткнись! Отдай!

Трубка грохнулась на дощатый пол.

— Алло! — сказал Доми.

— Привет!

— А-а, привет.

— А ты думал, кто это?

— Что?

— Ну, сколько у тебя девушек?

— Нисколько. Не знаю.

— Не знаешь?

— Э-э...

— Можно к тебе?

— Сейчас?

— Да.

— Давай.

Сидя на прогретой солнцем веранде, мы листали его альбом с монетами: крохотные солнышки, миниатюрные полумесяцы. В спальне один из братьев, повалив другого на лопатки, вопил: “Ты должен принять Темную сторону! Только так ты сможешь спасти своих друзей!” Доми показал мне свое новое приобретение, датскую монету в две кроны, и я стала разглядывать ее под лупой. Щербинки, потертости — значит, монета была в обращении. Царапина поперек уха короля Кристиана, вмятина на щеке. В фокус попали и поры на моей коже, и бороздки на ногтях — тайный код моей руки. Слабость после приступа еще не прошла.

— Я пробралась в запертую комнату, — сказала я.

— Что? И ты молчала? — Он выхватил монету, лупу, пригвоздил меня взглядом. — Ну? Что там было?

— Все. Все. — Я рассказала ему про стада плюшевых зверей, про горы машинок, брелоков и расчесок, про коробку камешков и раковин с пляжа, про спортивное снаряжение, изюм, стеклянные шарики. Про ватных пчел и бабочек, про то, как мне удалось схватить шмеля. Про шторы из церкви. И во время рассказа будто что-то от меня ускользало. На подоконнике сидела белая кошка, глядя на птиц в саду и подрагивая хвостом, изнемогая от желания поохотиться.

Доми откинулся на стуле и присвистнул.

— Там не только наше, а намного больше.

— Намного больше. — Я закусила губу и расплакалась.

— Что с тобой? Джастина!

Я не могла сдержать слез, они хлынули ливнем — на монету в две кроны, на увеличительное стекло, на альбом с монетами, разложенными по стоимости. Сквозь слезы я видела, как два брата застыли на пороге веранды, потом молча вышли. Доми обнял меня за плечи худенькой рукой, я уткнулась в него и выплакалась вволю, зная, что оплакиваю Эми, и маму, и отца — и миссис Прайс, прекрасную миссис Прайс, которая меня выбрала, назвала своим птенчиком.

— Ничего, — шептал Доми. — Все хорошо.

Я сказала с глубоким, прерывистым вздохом:

— У меня был приступ. — Говорить об этом я не любила, даже слово это ненавидела — представлялось, как меня хватают невидимые руки и трясут, пока я не позабуду даже свое имя. — Я не успела еще выйти из комнаты — почти наверняка.

— Погоди, — перебил Доми. — Она тебя там нашла?

— Скорее всего. Не помню. То, что до и после, я всегда забываю... Может, я и выбралась, когда поняла, что сейчас будет приступ, и дверь успела закрыть, и ключ повесить на место. Но, может быть, она меня нашла в комнате, вывела, а дверь заперла сама.

— Первое, что точно помнишь?

— Как очнулась на ее кровати. — Мамин голос с другого берега. Крик чайки. — Хотела скорей уйти — хотела домой, — но она не разрешила ехать на велосипеде. И подвезла меня.

— То есть позаботилась о тебе?

— Можно и так сказать.

— Говорила она что-нибудь?

— Нет. Вернее, ничего по существу.

А знаешь, Джастина, в былые времена эпилептиков считали бесноватыми. Им сверлили череп, а в Викторианскую эпоху их сажали в дома для умалишенных.

— Значит, вовремя ты выбралась. А то бы она что-нибудь сказала.

— Наверное. Она мне подарила бикини.

Зря я это сказала. Зря, зря.

— Что?

— Подарок — они хотят меня взять в круиз.

— Знай она, что ты роешься в ее вещах, не стала бы тебе ничего дарить, — предположил Доми. — И в круиз бы не позвала.

Я мотнула головой, словно пытаясь стряхнуть слабость после приступа, и тут же боль прострелила висок.

— Просто я чувствую, что она знает.

— Ты папе говорила?

— Он не поверил в историю про чай. Против нее слова нельзя сказать.

— Но сейчас другое дело. Ты теперь точно знаешь.

— Он бы нашел чем ее оправдать. Даже если бы своими глазами увидел комнату.

— Все же придется тебе кому-нибудь рассказать.

— Понимаю.

— Может, отцу Линчу?

— Он в ней души не чает.

— Или сестре Брониславе?

Вспомнилось, как сестра Бронислава на школьной площадке, схватив меня за локоть, стала мне выговаривать за то, как я обращаюсь с подругой, — мол, я совершаю ошибку. Я задохнулась от стыда.

— Ей лет сто уже, — сказала я.

— Тогда мистеру Чизхолму, — предложил Доми.

— Он пока что ничем не помог. И тоже души в ней не чает.

— Он директор, — ответил Доми. — Значит, к нему и иди.

— Все в порядке? — раздался голос с порога. Миссис Фостер улыбнулась, увидев мое зареванное лицо. Должно быть, она услышала, что я плачу, или братья Доми ей сказали.

— Эми вспоминали, — ответил Доми.

— Бедная девочка, — вздохнула миссис Фостер, и я не поняла, про кого это она, про Эми или про меня. — Поужинаешь с нами, Джастина? У нас сегодня отбивные.

— Мне пора домой, — отказалась я.

— Ох! — Миссис Фостер схватилась за живот, и я поняла, что она беременна. — Что-то он весь день крутится-вертится. — Она засмеялась: — Видела бы ты свое лицо! Хочешь потрогать?

Она прижала мою ладонь к своему мягкому синему сарафану — и малыш шевельнулся, как котенок, словно отзываясь на ласку.

— Иногда, на больших сроках, — сказала миссис Фостер, — можно даже увидеть, как он ручкой или ножкой колотит в живот.

— Может, хватит, мам? — вмешался Доми.

— А что? Это же совершенно естественно. Мальчишки иногда такие брезгливые — правда, Джастина? — Пальцы у нее были отекшие, тонкое обручальное кольцо врезалось в розовую кожу.

— Когда он родится? — спросила я.

— В начале апреля. Подарок к Пасхе! Ума не приложу, где нам его пристроить. Может, тут... — Она окинула взглядом веранду.

— Нет уж, — заартачился Доми.

— Да он много места не займет. Картонную коробку в углу поставим. Или одеяльце постелем в ящике стола.

Я не поняла, в шутку она или всерьез.

— Откуда вы знаете, что это мальчик? — спросила я.

— Что-то подсказывает. — Миссис Фостер улыбнулась. — Вроде бы должно быть все равно, лишь бы был здоровый, но хочется такого же ангелочка, как этот. — Она звонко чмокнула Доми в щеку.

— Ну, мама!

— А если будет девочка? — спросила я.

— Тоже счастье. Так или иначе, все в руке Божьей.

— Мама! — позвала одна из сестер. — Морковка