У чужих людей - Лора Сегал Страница 45

* * *

Мой отец проработал в пункте выдачи молока один месяц. В одно воскресное утро, когда я вытирала пыль в гостиной мисс Даглас, с ним в Клинтон-лодж опять случился удар. Дело было в ванной комнате. Он упал на запертую изнутри дверь. Такое мне, при всем моем воображении, в голову не приходило, и стряслось это в ту минуту, когда я об отце и думать забыла. Трудно представить, какое облегчение я испытывала в последующие недели оттого, что он лежит в больнице, где с ним ничего не случится!

Однажды вечером, едва мама успела повесить на крючок пальто, снять туфли и поставить на огонь чайник, чтобы выпить чашечку кофе, раздался звонок во входную дверь. Ее спрашивал какой-то незнакомый мужчина.

— Вы миссис Грозманн? — улыбаясь, уточнил он. — Доктор просит вас зайти в больницу.

— С мужем плохо? — спросила мама, снимая с вешалки пальто.

Мужчина открыл перед нами дверь. Мы вышли.

— Вам повезло, что вы живете рядом с больницей, — заметил он.

— Да. Да, нам повезло, — подтвердила мама.

— Холодно, — сказал он. — Времени без четверти девять, а уже тьма, будто полночь.

Между сторожкой вахтера и огромными больничными дверями простирался открытый двор, по которому гулял резкий ветер. Юбки хлестали нас по ногам. В вестибюле первого этажа стоял открытый лифт, но поперек входа висела цепочка, а лифтера или работников больницы не было видно, и мы побежали вверх по лестнице. Двери в отцовскую палату были закрыты. К нам вышла сестра, на вид чуть старше меня.

— Сестра, — обратилась к ней мама. — Мне нужно навестить мужа.

— Сейчас нельзя. Для посетителей отведены определенные часы.

— Но меня вызвали. Где старшая сестра?

— О-оо, я не знаю, где она, — протянула юная сестра, оглядывая пустой коридор. — Наверно, скоро придет. А мне надо заняться больными в другой палате.

И она ушла по своим делам.

Мама открыла дверь. С потолка лился тусклый свет одной-единственной синей лампочки, но мы все же разглядели горбом поднятые колени моего отца. Мама рванулась к нему — увы, в отцовской койке лежал незнакомый мужчина. Он открыл глаза, посмотрел на нас, облизал губы и снова закрыл глаза.

К нам уже шла старшая сестра, за ней семенила юная сестричка, сдерживая смех прижатыми ко рту ладошками.

— Миссис Грозманн, вашего мужа перевели в другую палату. Я оставила у вахтера записку для вас. Довольно глупо получилось.

— Как он? Плох? — спросила мама.

— Эта сестра будет работать в палате, где лежит ваш муж, так что следуйте за ней.

По лабиринту коридоров мы следом за сестрой вышли в старые корпуса больницы. Отчетливо помню, как перед нами маячила ее голова, как она вела рукой по стенам и резко сворачивала за углы.

Возле палаты нас поджидала незнакомая старшая сестра.

— Вы миссис Грозманн? С вами хочет поговорить врач.

— Как себя чувствует мой муж?

— Заходите сюда, сестра принесет вам стул.

Мы вошли в тесную пустую раздевалку. На деревянных колках висели обычное пальто и черная с алым подбоем накидка старшей сестры. На стене объявления: «Пожалуйста, выключайте свет». «Больница не несет ответственности за вещи, оставленные в раздевалке».

— Куда же подевался обещанный стул? — обронила мама.

Я стала в дверях. Передо мной тянулся упиравшийся в стену коридор; свет голых электрических лампочек отражался в коричневом линолеуме, в ярко-желтой масляной краске стен. Дверь напротив была распахнута — там располагалась кухня, над мойкой вздымался пар, за столом сидела, болтая ногами, сестра. Кто-то весело смеялся. Потом дверь закрыли.

К нам направлялись двое: старшая сестра и незнакомый молодой врач. Я отступила назад, в раздевалку. Они прошли мимо нашей двери и остановились неподалеку; нам было слышно, как они переговариваются. Я увидела рукав медицинского халата. Внезапно рукав исчез, и в раздевалку вошел врач.

— Все в порядке, теперь вы можете навестить своего мужа, — сказал он.

— Что, доктор, он совсем плох? — спросила мама.

— У него случился еще один удар; он вас звал целый день. Удивительно, что он еще жив. У него сердце как у быка, — вроде бы донеслось до меня. Я удивленно посмотрела на врача. Мне казалось, он на маму кричит.

— Перед уходом доктор Адлер выписал постоянный пропуск, и вы можете остаться здесь на ночь. Сестра все подготовит, я буду дежурить. Если что, можете позвать меня. Или старшую сестру. Так что не волнуйтесь.

Отец лежал, вытянувшись во весь рост; голова его была опутана сетью трубочек с бутылочками и пузатыми банками. Сквозь щелки неплотно сомкнутых век виднелись белки глаз. Может, он умер, подумала я, но тут же увидела, что на шее, у самого его горла, отчаянно пульсирует жилка.

— Вот вам стул, — сказала старшая сестра. — И можно взять стул у той кровати. Если вам что-то понадобится, я буду на сестринском посту в углу, за ширмой. Хотите чашечку чая?

— Да, сестра. Вы очень добры, — сказала мама. — Спасибо.

— Не за что. Устраивайтесь поудобнее. Ночь всегда долго тянется.

— Мамочка, — шепнула я, — доктор сказал, что у папы сердце как у быка. Что это значит?

— Мне кажется, он сказал «бычье сердце». Есть такой медицинский термин, но его точного значения я не знаю.

Юная сестричка, та, что вела нас к отцу, принесла маме чашку с чаем.

— Я положила сахару, не спросив вас.

— Обычно я с сахаром не пью, но сейчас это очень кстати, — успокоила ее мама.

— Нет-нет, погодите. Я принесу вам другую чашку, без сахара. Вечно я все путаю.

Она унесла чашку, и больше мы ее не видели.

— Который час? — спросила я.

— Без двадцати пяти десять. Солнышко мое, не пойти ли тебе домой? У тебя ведь скоро экзамены.

— А тебе идти на работу. Пока ты тут сидишь, я посижу тоже.

Я поерзала, устраиваясь на жестком стуле. Лежащий на соседней койке мужчина приподнялся и взбил подушку. В просторной палате там и сям шевелились тела, ища облегчения своих страданий. Со всех сторон слышались кашель, тяжелое сопение и слабое покряхтывание — нечто среднее между хныканьем и смехом. В палате становилось все жарче, жара и шум сливались в нарастающий гул… Я вздрогнула и очнулась от дремы:

— Который час?

— Без пяти десять.

Около полуночи мама достала из сумочки конверт и, улыбаясь, стала что-то на нем писать.

— Что ты там царапаешь?

Она протянула мне конверт. Я увидела на нем буквы «НПЛТД».

— Что это значит?

— Не пойти ли тебе домой?

— Дай мне карандаш.

И я вывела: «Я О, Е ты О».

Мама улыбнулась и убрала конверт в сумочку.

В половине первого ночи отец