Овидий в изгнании - Роман Львович Шмараков Страница 42

Судии, оставались неизвестными. Дело, быстро дошедшее до самого папы, оставило его в крайней досаде и огорчении, ибо г-н Нуайе, по-видимому живший в Риме для собственных надобностей, имел некоторые особые поручения к его святейшеству от кардинала Ришелье, в частности касавшиеся недавнего ареста аббата Сен-Сирана, относительно которого его высокопреосвященство намеревался разъяснить свои резоны его святейшеству и заручиться его согласием, с тем чтобы упорствовать в принятых мерах. Последовавшая гибель г-на Нуайе могла быть воспринята кардиналом, чьи сношения с апостольским престолом не были свободны от обоюдной подозрительности, как характерный для итальянцев способ ответа на неуместные притязания. В этих обстоятельствах едва ли что-либо, кроме быстрых успехов следствия, могло выглядеть для французской стороны свидетельством добрых намерений. Руководивший следствием Сальвестро Торнабуони получил от его святейшества подробные инструкции, заключившиеся плавтовским стихом: «Берегись, чтоб сыск не слать мне по тебе!» (sed tu cave inquisitioni mihi sis). Мессер Сальвестро, умевший достойно оценить это отеческое предостережение, за всем тем оставался в сомнении, как привести к разрешению дело, выглядевшее столь безнадежным, пока навестивший его г-н де Лионн не дал ему дружеского совета побыстрей посетить даму, для которой покойный г-н Нуайе снимал на Капитолии небольшой дом близ лестницы Арачели и которую в узком кругу представлял как г-жу Нуайе. На вопрос мессера Сальвестро г-н де Лионн отвечал, что не имел случая быть знакомым с семейством г-на Нуайе на родине, поэтому именно так выражается о даме, известной ему как г-жа Нуайе. Полицейские чиновники, посланные в указанный дом, обнаружили следы спешных сборов и сбитого с толку хозяина дома, заставшего поутру не более того, что увидели они. Соседи отвечали, что супруги, снимавшие этот дом, жили благопристойно, никого не беспокоя и мало кого принимая, а наемные слуги говорили, что не видели ни господина, ни госпожу с вечера того дня, когда неизвестные дела, оторвав г-на Нуайе от непринужденного дружеского общения, погнали его навстречу судьбе, прогуливавшейся в его ожидании по обезлюдевшей пьяцца Барберини.

В то время как Сальвестро Торнабуони занимался в розысках, опрашивая соседей и прихожан церкви Санта Мария ин Арачели, сопровождавший его от нечего делать г-н де Лионн, вдосталь налюбовавшись фресками Пинтуриккьо, решил навестить кавалера Бернини, охотно его принимавшего у себя, под тем благовидным предлогом, что именно его скульптурная группа стала пышной кулисой, пред которой несчастному г-ну де Нуайе довелось прожить последние минуты. Кроме того, ему хотелось спросить у скульптора, какое применение он придал статуе трубящего Тритона. «Я слышал мнение, — сказал он, — согласно которому эта работа опирается на то место в шестой книге „Энеиды“, где сказано, как Тритон опрокинул в море Мизена. Вергилий в сем случае называет Энеева трубача безумным, а глубокомысленный Сервий в изъяснении этого эпитета указывает на беспечность Мизена, не принявшего в соображение, что боги могут снисходить до ревности к людям, подвизающимся в одном с ними искусстве».

«Мне тоже доводилось об этом слышать, — с живостью откликнулся кавалер, — и жалею, что такая мысль не приходила мне прежде, нежели я окончил работу, иначе бы я непременно постарался о применении в пользу его святейшества. Мои намерения были куда проще: я хотел воздать честь тому месту в „Метаморфозах“, где владыка морей останавливает мировой потоп:

Моря краток был гнев; и, дрот отложив троежальный,

Воды смиряет правитель пучин и возникшего выше

Волн, того, чьи плеча прирожденной одеты багрянкой,

Кличет Тритона лазурного он и в звучную дунуть

Раковину он велит, да услышат струи и потоки

Знак возвращаться. Полую тот трубу восприемлет,

Вихрем взрастающую, от низа широко развившись, —

Гласом ее он брега исполняет под Фебом обоим;

Тут, как коснулись ее божественны губы, росимы

Влажной брадой, и духом она отступленье пропела,

Вняли глашенью ее все воды земные с морскими —

И, сколько вняло их ей, покорилися все совокупно.

Эта труба Тритона, зазвучавшая из глубин того хаоса, над которым Ной видел раскинувшуюся радугу, занимала мое воображение как величавая эмблема умирения, водворяемого манием богов; к прискорбию своему, вижу, что мир еще безвыходно в том обиталище, которое доставляет ему искусство, и кровь на пьяцца Барберини успела пролиться раньше, чем вода».

Тем временем на помощь мессеру Сальвестро пришел случай, благодаря которому в пьяной потасовке, завязавшейся в таверне у Остийских ворот, был опознан и задержан Нероне деи Росси, своими преступлениями славный не мене, чем хвастливостью, с какой он о них распространялся. Поневоле вынужденный отвлечься на живописную историю пойманного разбойника и внезапно заинтересованный тем, что показания слуг, описывавших человека, проводившего вечера в конфиденциальных беседах с г-ном Нуайе, близко сходствовали с внешностью остийского буяна, Сальвестро Торнабуони, не замедливший представить Нероне деи Росси встревоженным и любопытным взорам лакеев, не удивился услышать от них единогласное признание, что именно этот человек занимал собой вечера г-на Нуайе, несмотря на многочисленные ссадины и кровоподтеки, изменившие внешний вид Нероне деи Росси сначала в остийской таверне, а затем по пути в папское узилище. Приведенный к допросу, Нероне деи Росси, оказавшийся, как всякий хвастун, человеком, нетерпеливым на телесные испытания, показал, что, узнав о характере и времяпрепровождении г-на Нуайе и соблазнившись прекрасным арсеналом, украшавшим его наемный дом в приходе Санта Мария ин Арачели, он вошел в доверие к французу, случайно встретившись с ним на площади и завязав разговор о статуе императора Марка, был в дальнейшем принят у него дома и, вникнув в затрудненные денежные обстоятельства г-на Нуайе, из которых тот был менее всего склонен искать прозаического выхода, связанного с благоразумием и бережливостью, обольстил его рассказами о многочисленных антиках, начиняющих собою землю в одном запущенном римском саду. По уверениям разбойника, о них никто не знал, кроме него и еще одного старика, доживающего последние дни в чахотке, но скудость средств, надобных для раскопок, препятствует ему обогатиться в одиночку. Он предлагал г-ну Нуайе сделать на пробу одну экскурсию в этот одичалый парадиз, где из-под яблоневых корней торчат руки и ноги работы Фидия, чтобы убедиться в его правоте. Нероне деи Росси намеревался действительно вывести его в какой-нибудь сад, подальше от дома, оглушить там, связать и заставить валяться под яблонями лицом в холодной росе, пока кто-нибудь не выйдет туда полюбоваться, как в траве сверкает утреннее солнце, а тем временем, войдя в дом на правах старого знакомца, либо хитростью, либо угрозой вынести любовно собранное хозяином оружие. На вопрос следователя, отчего ему было не убить г-на Нуайе в доме и не морочить голову ни ему, ни себе, Нероне деи Росси отвечал, что хоть он и имеет твердую репутацию