Конвой - Станислав Васильевич Вторушин Страница 4

Когда он стал снимать закипевший чайник, в сенях раздался топот, дверь распахнулась, и на пороге показался запыхавшийся Санька Кузьмин. Он был в тех же шортах и футболке с коротким рукавом, что и днем.

— Ты откуда бежишь? — удивившись тому, как тяжело дышит Санька, спросил Иван Спиридонович.

— Из дому, — Санька вздохнул полной грудью, переводя дух.

— А почему так запыхался?

— За девять секунд добежал, — сказал Санька.

— По секундомеру засекал, что ли? — недоверчиво спросил Иван Спиридонович.

— Нет, считал, — Санька снова перевел дух. — Чем быстрее бежишь, тем меньше струек дождя на тебя попадает.

— Почему меньше? — удивился Иван Спиридонович. — На одном квадратном метре их одинаковое количество. Как ни беги, ни одну не минуешь.

— Но чем быстрее бежишь, тем меньше из каждой струйки выльется на тебя, — сказал Санька.

— Проходи, математик. — Иван Спиридонович показал рукой на стул около стола. — Зачем пришел-то?

— Мамка послала. Иди, говорит, к Ивану Спиридоновичу, переночуй там. А то у него сегодня стены воют. Это правда, что воют? — Санька обвел взглядом стены кухни.

— Стены что? — ответил Иван Спиридонович. — Душа воет. Это страшнее.

Он поставил на стол хлеб, достал из холодильника и нарезал на тонкие пластики колбасу.

— Будешь? — спросил Иван Спиридонович, кивнув на колбасу.

— Да вообще-то я уже поел, — неуверенно произнес Санька и протянул руку к тарелке.

Иван Спиридонович налил в чашки чай, достал сахар. Санька неторопливо ел колбасу с хлебом. Потом неожиданно спросил:

— А почему люди умирают? Вот жил бы человек вечно, разве от этого было бы плохо?

— Вечного ничего нет, — сказал Иван Спиридонович. — Все стареет, всему приходит конец. Ты тоже когда-нибудь станешь старым.

— Я хочу прожить тысячу лет, — мечтательно сказал Санька, протягивая руку за очередным пластиком колбасы. — Чтобы посмотреть, какой станет земля и какими будут люди.

— Через тысячу лет людей на земле уже может не быть, — заметил Иван Спиридонович.

— Это почему же? — насторожился Санька.

— Все съедят, добудут все полезные ископаемые. Перебьют друг друга из-за последнего куска хлеба.

— К тому времени никаких войн уже не будет, — уверенно сказал Санька.

— И я когда-то так думал, — грустно вздохнул Иван Спиридонович. — Когда мы возвращались с войны, всем нам казалось, что это было последнее побоище на земле. Но человечество ничему не учится.

— А где будут хоронить тетю Варю? — спросил Санька.

— Наверное, на новом кладбище, — ответил Иван Спиридонович.

— Это плохо, — Санька опустил голову.

— Почему плохо? — не понял Иван Спиридонович.

— Не знаю, — Санька встал из-за стола, прошел в комнату и включил телевизор...

Утром пришла Леночка Былинкина. Иван Спиридонович приготовил платье, чулки и туфли, в которых предстояло похоронить Варю. Сложив вещи в пакет, Леночка ушла в больницу. Иван Спиридонович постоял посреди комнаты, прикидывая, куда и что из нее перенести. Надо было освободить место для гроба. Санька помог ему разобрать стол, принести табуретки. Иван Спиридонович поставил их посреди комнаты.

С этой минуты он не мог найти себе места. Ходил взад-вперед из комнаты в кухню, каждую минуту выглядывал в окна, несколько раз выходил на крыльцо. Когда увидел, как с главной улицы в их переулок заворачивает небольшой автофургон «Газель», весь напрягся, словно одеревенел, и уставился на него неподвижными глазами. Фургон остановился около калитки. Из него вышли Хомутов, Долгопятов, еще несколько мужчин и Леночка Былинкина вместе с директором школы Екатериной Ивановной.

Иван Спиридонович выскочил на крыльцо. Варя лежала в гробу, бледная и неподвижная, словно каменная. Ее глаза, прикрытые веками, провалились в глазницы и казались плоскими. Плотно сжатые фиолетовые губы были чужими. Это была уже не Варя, это было холодное, неумелое, неживое изваяние.

Гроб занесли в комнату и поставили на табуретки. Крышку стоймя прислонили в сенях около двери. Иван Спиридонович опустился перед гробом на колени и коснулся лбом холодных, скрещенных на груди Вариных рук. Горло сжимали спазмы, глаза щипало, но слезы не шли. Если бы они пролились, может быть, стало легче. Он содрогнулся всем телом и еще сильнее припал к ее рукам. Стоявшая рядом Екатерина Ивановна положила ладонь на его плечо. Иван Спиридонович поднял голову, встал на ноги. И все увидели, как по его щекам к подбородку скатываются крупные прозрачные слезы.

Он отошел от гроба, вышел на кухню и вытер глаза ладонью. Вслед за ним вышла Екатерина Ивановна. Ее глаза тоже блестели.

— Вот такая жизнь, — сказала она, шмыгнув носом. — Живешь, строишь планы и не знаешь, когда это случится...

Екатерина Ивановна достала платок, промокнула глаза и осторожно высморкалась.

— Прости, Иван Спиридонович...

— За что прощать-то? — удивился он. — Наоборот, спасибо за помощь.

— Место-то на старом кладбище мне выхлопотать не удалось. — Екатерина Ивановна всхлипнула, опустив глаза.

— Какая теперь разница, где лежать, — махнул рукой Иван Спиридонович. — Это при жизни человеку надо и место красивое, и удобства.

Екатерина Ивановна молча посмотрела на него и отвернулась.

Провожать Варю на кладбище поехало не так уж много людей. В основном школьные учителя, бывшие товарищи по работе Ивана Спиридоновича. Вместе с ними в открытый кузов машины залезли родители Саньки Кузьмина. Рая суетилась, готовая прийти на помощь по первому зову. Степан, наоборот, был нетороплив и обстоятелен. Он сам положил в кузов лопаты, а потом помогал мужикам выносить из дома гроб. Иван Спиридонович понимал, что участвуют они в похоронах ради того, чтобы попасть на поминки, но все равно был рад их заботе. К соседям, хотя и пьющим, он относился хорошо.

Когда все уселись в кузов, Иван Спиридонович увидел у калитки сгорбленную фигурку Саньки. О нем забыли, и он тоскливым взглядом смотрел на машину, которая должна вот-вот отъехать.

— А ты чего стоишь? — спросил Иван Спиридонович, подвигаясь в сторону, чтобы освободить около себя место. — Давай сюда.

Санька махом заскочил в кузов, и машина тронулась.

На старом кладбище Иван Спиридонович был много раз, а посмотреть новое еще не успел. Да и нужды в этом не было. Помирать ни он, ни Варя не