Госпожа Жемчужина - Сяо Жусэ Страница 34

– В нашей гвардии есть один кавалерист, который в точности похож на короля Цзопудуня. Это просто поразительно, – сказал принц Чан.

Король Цзопудуня удивленно приподнял свои золотистые брови:

– Прямо один в один? И сколько лет тому парню?

– Где-то двадцать четыре – двадцать пять, – ответил Фу И.

– По правде говоря, у меня действительно есть младший брат Дохань, который пропал без вести во время битвы на Алой равнине. Внешностью Дохань в точности походил на меня, словно брат-близнец. Было лишь одно отличие: он унаследовал черные волосы и глаза нашей матери – королевы Хунъяо. Когда началось сражение, он сидел на одной лошади со своим дядей – принцем Подоной. Когда армия царства Чжун отступила, мы пошли на поле боя искать его. Мы искали четыре дня и четыре ночи, но смогли найти лишь труп дядюшки. Ваши войска отрубили ему голову. Но Доханя нигде не было.

– Того парня, кавалериста императорской гвардии, зовут Чжоин, – сказал Фу И.

– Чжоин… – повторил молодой король Цзопудуня.

Обычно он очень бегло говорил на языке жителей восточных земель. Но сейчас в его голосе отчетливо слышался сильный акцент хуку. Казалось, на одно мгновение он подумал о чем-то родном. В его кристально-голубых глазах промелькнуло множество воспоминаний. Он с улыбкой посмотрел на принца Чана и сказал:

– Это точно Дохань. Тогда ему было как раз десять лет.

В том году Доханю исполнилось десять лет. Мужчины племени хуку брили волосы на голове дважды в жизни. Первый раз – когда им исполнялось десять лет, а второй – перед смертью. Будучи скотоводами-кочевниками, хуку жили там, где была чистая вода и зеленая трава. Их женщинам было непросто забеременеть, а новорожденные часто умирали в младенчестве. Поэтому детьми здесь очень дорожили. До десяти лет хуку считали мальчиков детьми и заплетали их волосы, нетронутые с самого рождения, в косички. Но в тот день, когда ребенку исполнялось десять лет, члены семьи сбривали его волосы и окропляли голову кровавым вином. С того момента мальчик становился взрослым мужчиной и уже мог принимать участие в битвах. Если же кто-то из кочевого народа хуку отправлял на войну мальчика, волосы которого еще не были сбриты, и тот умирал или был ранен, это считалось бесчеловечным преступлением, и в наказание хуку истребляли весь род ребенка.

– Тогда ты был еще совсем маленьким, бритым налысо мальчишкой. Это произошло всего через пару дней после твоего дня рождения, – проговорил Фан Чжу, неторопливо раскручивая свой округлый веер. Ночной ветер развевал его белые одежды. Вокруг царила полная тишина.

Чжоин уже не помнил, что произошло на его десятый день рождения. Однако он навсегда запомнил тот момент, когда впервые увидел Фан Чжу.

Он был совсем ребенком. Неизвестно, по какой причине его бросили одного на Алой равнине среди многотысячного войска. Он потерял сознание. Когда Чжоин очнулся, сражение уже завершилось, а большинство людей с восточных земель покинули поле боя. Один за другим, проходя мимо него, военные становились в строй. Никто даже внимания не обращал на маленького ребенка. Он сел на землю и крепко сжал свой спрятанный за поясом крошечный, словно игрушечный, кинжальчик. Мальчик не понимал, стоит ли ему заплакать или нет. В этот момент рядом с ним остановилась лошадь с рыжей гривой. Сидевший в седле юноша родом из восточных земель наклонился и пристально посмотрел на него.

Молодой человек снял свои доспехи. Под ними было вышитое одеяние, все перепачканное грязью и свежей кровью. Красочные, искусно вышитые узоры были насквозь пропитаны красным. Это была устрашающая красота. Хуку всегда смотрели свысока на узорчатые шелковые одежды, которые так любили жители восточных земель. Они не защищали от холода, не были прочными и очень часто рвались. Хуку считали, что их одежда была такой же хрупкой и хилой, как и сами люди, которые ее носили. Но как оказалось, среди жителей восточных земель можно было найти и того, кто спокойно улыбался, даже когда был весь в крови.

Глубокие и красивые иссиня-черные глаза мальчика проницательно смотрели на молодого мужчину. Его взгляд выражал детскую решимость и волю, словно у дикого зверя.

– Я спросил, как тебя зовут. Но ты ответил мне что-то неразборчивое. Тогда я понял, что ты не умеешь говорить на нашем языке. – Фан Чжу отложил округлый веер и протянул руку, чтобы подлить чай Чжоину.

Чжоин беспечно засмеялся и сказал:

– А что именно я тогда ответил? Я почти не помню никаких слов на языке хуку.

Фан Чжу тоже улыбнулся:

– Ты произнес несколько непонятных слов подряд. Когда я их услышал, мне показалось, что они созвучны с именем Чжоин, поэтому я и назвал тебя именно так.

Чжоин молчал. Тень луны, отражавшаяся в его чайной чашке, то появлялась, то исчезала, а он все продолжал смотреть на нее, как завороженный.

– Прошло пятнадцать лет. Ты никогда не думал снова вернуться в царство Хань?

В одно мгновение в груди Чжоина словно появилась черная дыра. Царство Хань… Место, в которое, как он думал, он больше никогда не сможет вернуться.

На равнинах за пределами царства Чжун зима и лето беспрерывно сменяли друг друга. Почти на протяжении всего года там бушевали сильные ветра. Лишь в короткое лето за три-четыре месяца погода налаживалась, а на пастбищах в изобилии росла кормовая трава. Все остальное время степной народ был вынужден скакать на своих лошадях: скакать быстрее волков, времени, холодной снежной бури и неминуемой смерти без права остановиться. Даруя степному народу пастбища на такой короткий срок, небо, кажется, было к ним слишком жестоким. Но даже в тяжелые времена они по-прежнему продолжали сохранять в своем сердце желание петь и веселиться. Они храбро жили, относясь к своей жизни как к состязанию по стрельбе из лука, где за любую ошибку приходилось платить. Помедлил – смерть. Засомневался – смерть. Стал слабым – смерть. Хуже другого – смерть. Их все устраивало. Они не жаловались на такую жизнь.

Откуда же у него была такая сладкая тоска по родине, которую нельзя было даже описать словами? Все просто: его кровь принадлежала хуку и, как бы судьба ни повернулась, это было невозможно изменить.

Чжоин опустил глаза и посмотрел на тоненькую чайную чашку, которую держал в своей руке. Прозрачный, словно зеркало, ободок чашки начал потихоньку, незаметно трескаться, образуя красивый узор, будто на льду. Чжоин поднял свои черные, как обсидиан, глаза. В них вспыхнули золотые искры. Он сказал:

– Отец, что вы хотите этим сказать? Я не понимаю вас. Если я вернусь обратно, получится, что те три года