Конвой - Станислав Васильевич Вторушин Страница 12

Редактор районной газеты Николай Пронин был когда-то учеником Ивана Спиридоновича. Общих интересов у них не имелось, поэтому дружбы между ними не завязалось. Но при встречах они всегда раскланивались, обмениваясь парой ничего не значащих фраз. Сейчас в последних словах редактора звучало неподдельное сочувствие. И это тронуло Ивана Спиридоновича.

— Спасибо, — сказал он, почувствовав расположение Пронина. — Все мы там будем, от этого никуда не уйдешь.

Его голос дрогнул, он опустил голову. Пронин, ожидая разговора, ради которого пришел гость, молчаливо уставился в пространство. Иван Спиридонович кашлянул и, подняв на него глаза, спросил:

— Вы знаете, что на месте фабрики строят колонию строгого режима?

— Слышал, — ответил Пронин. — Вчера посылал туда корреспондента.

— И что вы думаете по этому поводу? — Иван Спиридонович внимательно посмотрел на редактора.

— Кто его знает? — Пронин пожал плечами. — Если говорить по большому счету, хорошего от этого мало.

— Да чего уж тут хорошего, если на новом кладбище вместе со всеми будут хоронить зэков, — сказал Иван Спиридонович.

— Это кто-то неудачно пошутил, — улыбнулся Пронин. — У нас шутников хватает.

— Какие уж там шутки, — Иван Спиридонович сунул руку в карман, намереваясь достать письмо, но остановился. — Ограду на кладбище делает лагерный конвой. Ворота вторые там поставлены, чтобы со стороны фабрики удобно было заезжать.

— Если так, то это верх цинизма, — Пронин сложил в стопку лежавшие перед ним бумаги и отодвинул их на край стола. — Клюкин наверняка об этом не знает.

— Без Клюкина такие дела не делаются, — заметил Иван Спиридонович. — Но дело ведь не только в кладбище. Если построят колонию, всем нам станет стыдно, что мы живем в этом городе. Разве не так?

Пронин встал, подошел к окну, бросил взгляд на уютную, заросшую травой улицу. Ее конец упирался в сопку, за которой находилась фабрика. Потом повернулся к Ивану Спиридоновичу, вздохнул и тихо произнес:

— Сейчас многим становится стыдно за то, что они живут в России. Вам за президента не стыдно?

— Мне стыдно за нас с вами, — сказал Иван Спиридонович. — Этот президент ведь не сам пришел. Мы его выбрали.

— А что мы можем? — Пронин окинул взглядом сухую, но еще крепкую фигуру старика. — Лечь поперек дороги, когда зэков повезут в колонию?

— Между прочим, не такая уж плохая идея, — Иван Спиридонович вытащил письмо и протянул Пронину.

Тот развернул его, быстро пробежал глазами и положил на стол. Потом приоткрыл дверь и спросил кого-то в соседней комнате:

— Мишин не появился? Позови его ко мне.

В кабинет вошел невысокий парень в клетчатой рубашке с коротким рукавом.

— Ты вчера был на фабрике? — спросил Пронин.

— Был.

— Ну и что там?

— Зону строят.

— Это точно?

— Абсолютно точно.

— Садись и пиши сейчас же сто строк.

— Что писать? — не понял корреспондент.

— Все, что видел. С кем разговаривал. Пиши первополосный репортаж. Чтобы к вечеру был готов. Понял?

— Понял, — ответил корреспондент и вышел из кабинета.

— Мы это так сделаем, — Пронин повернулся к Ивану Спиридоновичу. — Дадим репортаж нашего корреспондента, а под ним ваше письмо. Как реакцию жителя Рудногорска на эту стройку.

— Когда дадите? — спросил Иван Спиридонович.

— Послезавтра. Только вы никому об этом не говорите. Не будем поднимать преждевременный ажиотаж вокруг вашего письма.

— Да мне это ни к чему, — сказал Иван Спиридонович. — Дело ведь очень серьезное.

— Куда уж серьезнее, — подтвердил Пронин.

Из редакции Иван Спиридонович уходил с надеждой. Не такой уж и большой, но все-таки достаточной для того, чтобы не опускать руки. Ему хотелось тут же зайти к городскому голове Клюкину и продолжить разговор, начатый в редакции. Ведь не может же он на самом деле не знать, что строят на фабрике. Не исключено, что идею о колонии областному начальству подал именно он. Но, поразмышляв, Иван Спиридонович решил, что торопиться не стоит. Надо подождать публикации в газете и приобрести сторонников. Если их не будет, с одним Иваном Спиридоновичем Клюкин разговаривать не станет. И никакие доводы на него не подействуют.

Как и обещал Пронин, письмо Ивана Спиридоновича через день появилось в газете. Первым на него откликнулся Санька. Когда Иван Спиридонович вышел на крыльцо, Санька, словно ожидавший его у своего дома, поднял руку и радостно воскликнул:

— Сегодня вашу статью в газете напечатали!

Глаза у Саньки светились, как два горящих маячка, а веснушки на лице блестели, словно надраенные медные пуговицы. Можно было подумать, что он выиграл в лотерею автомобиль.

— Чему ты так обрадовался? — немного озадаченно спросил Иван Спиридонович.

— Ну как же! Колонии у нас теперь не будет.

— Кто тебе это сказал? — удивился Иван Спиридонович.

— Папка. Раз газета написала, значит, не будет.

— Где у тебя эта газета?

— Дома.

— Можешь принести?

— Конечно, могу, — ответил Санька и, подпрыгивая на ступеньках крыльца, словно играл в «классы» на расчерченном мелом асфальте, заскочил в дом.

Иван Спиридонович достал свою газету, которую почтальонка на этот раз положила в почтовый ящик, и тоже пошел домой. Снял с шифоньера свернутый в трубку лист ватмана, разрезал его пополам. Затем свернул вдвое каждую половинку. Получились две самодельные папки. Санька с любопытством смотрел на его работу.

— Вырежь-ка мне все, что написано о колонии из своей газеты, — попросил Иван Спиридонович и протянул Саньке ножницы.

Санька, сопя и неумело двигая ножницами, вырезал репортаж корреспондента и обращение Ивана Спиридоновича. Тот подравнял края вырезки и наклеил на внутреннюю сторону папки. Потом то же самое проделал с вырезкой из своей газеты.

— Для чего мы это делаем? — спросил Санька, до которого никак не мог дойти замысел Ивана Спиридоновича.

— Вот что, Александр, — посмотрев на Саньку серьезным взглядом, сказал Иван Спиридонович. — Давай-ка сходим к Долгопятову. Он человек мудрый, может, что-то и подскажет.

Он протянул Саньке папки, и они вышли из дому. Иван Спиридонович шел крупным шагом, Санька, подпрыгивая, семенил рядом. Его распирало от доверия, которое ему оказал Иван Спиридонович. Поглядывая на него, Санька постоянно шмыгал носом и старался забежать вперед. Самодельные папки с газетными вырезками он прижимал к груди, словно от них зависела вся его дальнейшая жизнь.