Не могу и не хочу - Лидия Дэвис Страница 11

сравнивая обхваты стволов у молодых деревец. Потом ко мне подошел мужчина с расспросами о Ближнем Востоке. Он пожелал узнать, имеются ли в Египте музеи. Он спросил: «В каком состоянии там публичные библиотеки?» Священник, стоявший перед могилой, говорил не на латыни, а на французском, потому что служба была протестантская. Господин, стоявший возле меня, высказался об этом с одобрением, добавив несколько пренебрежительных замечаний о католицизме. Тем временем бедный Пуше горестно стоял перед нами.

Ах! Мы, писатели, иной раз думаем, что слишком много сочиняем — но действительность всякий раз оказывается куда хуже!

искательницы мужей (сон)

Стайки женщин пытаются приземлиться на остров, чтобы найти себе мужей в племени, состоящем из очень красивых молодых мужчин. Они летают над морем, как облачка из ваты или семена диких растении, и, получив с берега отказ, сбиваются в парящий над водой хлопково-белый комок.

в галерее (сон)

Моя знакомая, художница, пытается повесить свою работу на выставке. Ее работа — это одна-единственная строка текста, приклеенная к стене, и висящая прямо перед ней прозрачная занавеска.

Она стоит на вершине стремянки и не может спуститься. Она пытается слезать спиной к ступенькам, а надо лицом. Люди кричат ей снизу, чтобы она обернулась, но она не знает, как это сделать.

Когда я вижу ее снова, она уже внизу. Она ходит от одного человека к другому и просит их помочь ей повесить ее работу. Но никто не хочет помогать. Они говорят: она такая тяжелая женщина.

низкое солнце (сон)

Я студентка. Я говорю студентке помладше, танцовщице, что солнце сейчас стоит совсем низко в небе. Должно быть, его свет наполняет сейчас пещеры у моря.

посадка

Как раз в эти дни, когда меня так одолевает страх смерти, со мной приключилась странная история в самолете.

Я летела в Чикаго на конференцию. Когда мы приближались к аэропорту, случилось ЧП. Я всю жизнь чего-то такого боялась. Каждый раз, когда сажусь в самолет, я пытаюсь мысленно свести счеты с миром и подвести какой-то итог своей жизни. Я всегда делаю это дважды за полет, при взлете и перед посадкой. Но со мной ни разу не приключалось ничего более серьезного, чем обычная турбулентность — хотя, конечно, когда начинается турбулентность, не знаешь, обычная это турбулентность или нет.

В этот раз что-то было не так с крыльями. Какие-то подкрылки, которые должны были замедлить самолет по мере приближения к посадочной полосе, не открылись, поэтому самолет должен был приземлиться на очень высокой скорости. Был риск, что при такой скорости может загореться шина, самолет опрокинется и разобьется, или шасси сломается, самолет перевернется и загорится.

Объявление, сделанное пилотом, привело меня в ужас. Ужас был совершенно физического характера, как будто в позвоночник вогнали ледяной болт. С этим объявлением все изменилось: мы все могли умереть в течение следующего часа. В поисках поддержки или утешения я обернулась к соседке по сиденью, но от нее помощи ждать не стоило: она сидела, закрыв глаза и отвернувшись к окну. Я посмотрела на других пассажиров, но все, казалось, сосредоточились на переваривании новости. Я тоже закрыла глаза и положила руки на сиденье.

Прошло немного времени, и стюард вернулся, чтобы сообщить, сколько времени нам предстоит кружить над аэропортом. Стюард был спокоен. Как я уже говорила, я не сводила глаз с его лица. Именно тогда я поняла одну вещь, которая пригодится мне в следующих полетах, если, конечно, доживу до других полетов: если я нервничаю, надо посмотреть на стюарда или стюардессу и по выражению его или ее лица определить, есть ли причины волноваться. У этого стюарда лицо было расслабленное и спокойное. Это далеко не самая рискованная ситуация, сказал он. Я посмотрела на противоположный ряд сидений и поймала взгляд пассажира лет шестидесяти, который тоже выглядел спокойным. Он сказал мне, что с 1981 года он пролетел больше 9 тысяч миль и навидался чрезвычайных ситуаций. Углубляться в подробности он не стал.

Но потом стюард меня напугал. Он был все так же спокоен, но я подумала: может быть, это спокойствие фаталиста, приученного к железной выдержке за долгие годы обучения и работы или просто смирившегося с неминуемым — потому что он начал объяснять людям, сидевшим в первом ряду, что они должны будут сделать, если в результате несчастного случая он будет выведен из строя. В моих глазах они выросли из простых пассажиров в его помощников или делегатов, и я заранее представляла его беспомощным, мертвым или обездвиженным. Теперь крушение было неминуемым, пусть даже только в моем воображении. Тогда я поняла, что любое необычное действие со стороны стюарда или стюардессы заставляет меня встревожиться.

Мы были на волосок от гибели. А значит, мы были вынуждены смириться с мыслью о скорой смерти и подумать о том, как расстаться с жизнью наиболее достойным образом. О чем стоит подумать в последние минуты жизни, пока ты еще находишься в этом мире? Не для того, чтобы утешиться, а чтобы примириться с реальностью, поставить точку и сказать себе: теперь я могу спокойно умереть. Прежде всего, я бы мысленно попрощалась с некоторыми близкими мне людьми. Потом я подумала бы о чем-то более масштабном, и самая подходящая прощальная мысль, какая пришла мне на ум, была такая: я такая маленькая, а вселенная такая огромная. Обязательно надо было представить себе всю эту огромную вселенную и галактики и вспомнить, какая я маленькая, и тогда я могла бы сказать себе: я могу спокойно умереть. Вещи постоянно умирали, вселенная была полна тайн, и в любом случае приближался новый ледниковый период, нашей цивилизации настал бы конец, так что я могла бы спокойно умереть и сейчас.

Думая эту огромную мысль, я снова закрыла глаза и стиснула руки, я сжимала их, пока ладони не вспотели, и очень крепко уперлась пятками в спинку следующего сидения. Если бы произошло крушение, все это бы мне не помогло. Но я должна была предпринять хоть что-нибудь, мне нужно было почувствовать, что хоть что-то да находится под моим контролем. Хотя я была ужасно напугана, все же отметила для себя: надо же, в явно неконтролируемой ситуации я все равно ищу что-то такое, что можно проконтролировать. Потом я сдалась и перестала что-либо предпринимать и отметила еще кое-что занятное: пока я пыталась что-либо предпринимать, я была в панике, а когда я сдалась и перестала пытаться на что-то повлиять, мне стало