Богова делянка - Луис Бромфилд Страница 13

В маленькой железной шкатулке среди бумаг, оставшихся от промотанного состояния, лежал листок бумаги, сообщавший о последних торгах. Он гласил:

«Аукцион

Поскольку нижеподписавшийся предполагает уехать в Западный край, он продает с молотка в четверг, в двенадцатый день марта сего года, нижеследующее:

Известный всем и каждому постоялый двор под вывеской „Скрещенные Ключи“ в городе Андерстауне, округ Балтимора, штат Мэриленд, и около пяти акров земли при нем. Поскольку заведение это хорошо всем известно, дальнейшие подробности излишни. Во владение можно будет вступить в первый день апреля сего года.

В то же время в том же месте будут также продаваться: породистая беговая лошадь, большое количество ценных книг, домашняя и кухонная мебель и сельскохозяйственные орудия, не заслуживающие того, чтобы их перечислять.

Аукцион начнется в десять часов в указанный день и будет продолжаться до тех пор, пока все не будет распродано.

Условия будут объявлены в день открытия аукциона, и вестись он будет в присутствии и при участии Йорга Ван Эссена.

Нотабене: Всех лиц, имеющих задолженность перед вышеупомянутым Йоргом Ван Эссеном, настоятельно просят незамедлительно расплатиться; лиц же, имеющих к нему какие-либо претензии, просят предъявить таковые в день аукциона.

Йорг Ван Эссен

Округ Балтимора.

(Отпечатано в типографии Старча и Ланге, Ганновер)».

Увы, ни должники Йорга, ни покупатели на аукционе «не спешили с выплатой своих прямых долгов», как написал Йорг своему богатому и прижимистому дяде Уильяму, и карманы Йорга, устало вышагивавшего вместе со старшим сыном, крупным восемнадцатилетним парнем, в голове своей маленькой колонны, были почти пусты. Но и то сказать, времена на Востоке страны стояли трудные, и мало кто мог расплачиваться с долгами.

Миссис Ван Эссен сама правила вторым фургоном, сидя на высоких неудобных козлах с шестимесячной Аннет на руках. К счастью, лошади были старые и смирные, поэтому, когда Аннет начинала реветь, мать могла править одной рукой и, придерживая девочку другой, давать ей грудь. Она была крупная красивая женщина, на долю которой выпало сомнительное счастье стать женой Йорга Ван Эссена, однако, как она писала в момент отчаяния своей кузине Мэри в Виргинию, «мне некого винить, кроме самой себя, ибо, видит бог, никто не неволил меня выходить за него. Вся семья была против». Джон Рэндольф из Роанока приходился ей двоюродным братом, и в ней самой было что-то от самообладания и здравого смысла этого великого человека, потому что во всем, что не касалось Йорга, она была реалистом; впрочем, бывали моменты, когда и Йорга она видела в том же ясном беспристрастном свете, в каком и сам великий антифедералист мог бы увидеть этого красивого распутника. Подобно Джону Рэндольфу, она любила и умела писать письма.

«Когда я взвешиваю все „за“ и „против“, — писала она своей кузине Мэри, — то вижу, что не могу жаловаться на обстоятельства, в которых по воле божьей и по собственной глупости очутилась. Ибо Йорг, при всех своих недостатках — а видит бог, их немало — великолепный, сильный мужчина, который, кажется, ни днем не состарился с той субботы, когда мы обвенчались с ним в Ричмонде, ко всеобщему неудовольствию. Знаю, многие считают, что я сделала мезальянс, но я считаю, что лучше уж иметь мужем настоящего мужчину, хотя бы даже из семьи, державшей постоялый двор и разбогатевшей на шерсти, чем ничтожного хлыща из хорошей семьи. Все мои двенадцать детей бодры и здоровы, иначе — бог мне свидетель — я никогда не отважилась бы на такое трудное путешествие. Йорг подчас подвергает меня тяжелым испытаниям, но я не знаю человека, которого мне захотелось бы пустить к себе в постель на его место. Мне кажется, его неуемность, его мотовство и его страсть таскаться по бабам досаждают мне меньше, чем последующее раскаяние. Ты должна благодарить бога, что твой Эбен — честный и любящий домосед, не потому, что так страшны грехи, а потому, что очень уж скучно раскаяние. Иногда мне кажется, что хуже всего в Йорге то, что он методист. Его девкам никогда не приходится выслушивать его покаяний, когда он вспоминает, что душа его будет гореть в огне, а мне-то, после того как он наблудит, нужно возиться с ним как с малым ребенком. И несмотря на все это, я по-прежнему люблю его, после семнадцати лет замужества и двенадцати детей.

Новый край очень красив и, как рассказывают, богат и плодороден. Я пока что не скучаю по дому, да, наверное, и впредь не буду, так как, судя по всему, у меня на это не хватит времени. Два дня тому назад мы повстречали супругу полковника Макдугала, о котором ты, несомненно, наслышана — говорят, он проявил чудеса храбрости при защите столицы. Жена его совсем еще молода, любезна и приятна; в сентябре прошлого года она потеряла своего первого ребенка — его удушило пуповиной прежде, чем он успел появиться на свет. Она кокетлива и не слишком умна и как-то мало подходит для жизни в этом варварском краю. Полковник, по всему, годится ей в отцы. Йоргу она кажется красавицей, а по-моему, так у нее очень изменчивая внешность — временами она хорошенькая, а временами лицо самое заурядное. Йорг в том возрасте, когда начинают заглядываться на молоденьких.

Пиши мне обо всем. Боюсь, что развлечений у меня здесь будет немного.

Твоя любящая кузина

Эльвира».

Достигнув поселения, два каравана разъехались. Один направился к поместью Полковника, другой — на юг, вдоль берега Тобиной речки к участку, расположенному милях в четырех от того места, где она, оставив позади топи, резво несет свои воды, большую часть года окрашенные в рыжевато-желтый цвет, между низкими полями сплошного чернозема. Земля была тучная, лучше, чем у Полковника, но участок не столь красиво расположен. Выбрал его дядя Йорга, Уильям, сообразивший, что новый край предоставляет ему возможность избавиться от своего беспутного племянника и всех его чад, и выбрал он хорошо, чтобы Йорг потом не отговаривался, что с землей ему не повезло.

Здесь с помощью двух сыновей-подростков Йорг выстроил небольшой домик и расчистил землю от тростника и кустарника. Новых детей у Эльвиры не было, и Йорг вступил на путь добродетели. Эльвира писала своей кузине Мэри, что «хоть и трудно поверить, но похоже, что в нашей глухомани характер Йорга изменился совсем». Уже свыше двух лет, писала она, у него не было ни одного припадка раскаяния. «То ли он окончательно остепенился, то ли перестал быть истовым методистом; как бы то ни было, жизнь стала много приятнее. Здесь до