Вещи мертвого человека - Дмитрий Валерьянович Лекух Страница 9

Мне ли, некоторым образом еще и рекламщику, об этом не знать.

Опыт, знаете ли… Дизайнерское место, короче.

Модное.

Да и ты сам, старик, в общем и целом такой же. Ничем и ни в чем не лучше, пусть и не сильно хуже этих больных, изломанных сукиных детей.

Тоже своего рода рекламный агент мокрого осеннего мегаполиса.

Ну – что поделаешь. Я здесь, вообще-то, рожден.

И воспитан.

Не только и не столько родителями, царствие им обоим небесное, сколько улицами этого, по-прежнему мной любимого и мною же проклинаемого города. Который называется просто и предельно внятно и буднично.

Твоя, сука, Москва.

Хоть что-то в этой жизни не меняется…

Вот, кстати, удивительное ведь дело. Его, этот город, можно искренне любить или так же искренне ненавидеть, но равнодушным он не оставляет.

Причем никого.

А я сам – плоть от его плоти. Кровь от его крови. И это, наверное, глупо не признавать. Один из осколков его странноватой, но вполне материальной души. Разбилась она, вот только опасаюсь, эта самая душа. Да и этот «грипп 2.0» прошлой зимой и весной ее просто добил.

Сейчас-то уже полегче.

А вот тогда разлетелась необычно теплая, бесснежная фактически Москва мертвыми яркими огнями по лужам и фонарям.

Хрен теперь соберешь.

Ну да ладно.

Ничего.

Прорвемся.

Следом за Стасом в это тоскливое никуда лично мне отправляться пока все равно рановато. Ад меня подождет…

Дождь.

Дождь.

Дождь.

Вода льется с небес.

Вода течет по улицам, накрывает забившиеся ливневки, заползает за воротник плаща, когда вылезаешь из теплого кафе покурить.

А без плаща – лучше даже не думать.

Дождь.

Мелкий. Частый. Противный.

Злой…

Уходить из тепла и света кафе совершенно не хотелось. Посижу еще, потом спокойно вызову такси – и домой.

Из приглушенного света и тепла – в приглушенный свет и тепло.

К кошкам…

Вот только выпью еще…

Он зашел в кафе, явно понимая, зачем сюда пришел.

Бросил тело на соседний с моим стул.

Большой.

Грузный.

Кажется, до сих пор злой.

И – вот хоть усрись, но сразу видно – генерал.

Хоть и одет давно по гражданке, в добротный классический костюм с тяжелым непромокаемым плащом. Да и в отставке давным-давно. А вот не спутаешь ни фига…

Геннадий Петрович.

Тесть.

Пожал мне автоматически протянутую руку, рявкнул на официантку:

– Водки сто пятьдесят принеси!

Принесла, кстати, мгновенно. Я не успел даже сигареты достать.

– Сейчас, – извиняюсь, – товарищ генерал, покину вас на две-три минуты. Пару затяжек сделаю, а то тут нельзя.

Он милостиво машет рукой.

– Беги, – морщится. – Я отдышусь пока. И налью. Девочка, а ты мне еще чайку зеленого изобрази, пока этот безобразник дымом своим давится. Большой чайник только, не маленький. И с мятой. Пить что-то хочу…

Вот все-таки есть такое слово – порода.

Генеральская.

За деньги эдакое не купишь.

Причем вот вообще никогда.

Завидую…

Сделал пару коротких затяжек, быстро вернулся в кафе. Махнул рукой официантке, чтоб повторила мой кальвадос. Тесть еще не успел себе водку толком в лафитничек перелить, как я снова напротив нарисовался.

Он только подбородок слегка наклонил. Стрельнул глазами, не отвлекаясь от процесса наливания. Мол – молодец.

Стараешься…

– Хреново тебе, – внезапно вздыхает, – наверное, Глеб? Вы ж с этим чертом, насколько я помню, типа даже дружили?

Я жму плечами. Тяну к нему недопитый «предыдущий» стакан с кальвадосом. Там чуть-чуть осталось.

На донышке. Буквально на полглоточка. Новый официантка еще не принесла.

Чокаемся за встречу: поминать никого не хочу. Ни Стаса, ни свою несчастную жизнь.

– Да нет, – морщусь, – товарищ генерал. Так-то хреново, конечно, но не от этого. От другого. А Стас для меня, как я понял, уже давно умер. Хоть когда-то и жил где-то и как-то неподалеку. И мы даже общались. Но вот сейчас по этому поводу эмоций вообще, в принципе, никаких…

Глава 7. О ненависти к редакционным буфетам

Есть что-то, что никогда не меняется.

Иногда – к счастью.

Чаще – к сожалению.

Вот, к примеру – и понимаю, что это глупо, но ничего с собой не могу поделать, – никогда не любил редакционные буфеты, как бы они теперь, в нынешние прогрессивные времена, ни назывались. Хоть «ресторан». Хоть «кафе-бар», как в интересующем нас случае.

В некоторых редакциях в девяностые вообще, говорят, умудрялись устраивать ночные клубы и полулегальные казино, с блэкджеком и шлюхами. Кое-где это даже преподносилось как истинная победа рынка и демократии.

Мне повезло, я сравнительно молодой и эти прекрасные времена почти не застал.

А вы что же, решили, что «демократические» журналистские начальники в те светлые времена от любых других начальников отличались?

Ну-ну.

Опять же, вонять прогорклой кухней бывшим редакционным буфетам, поговаривают, даже клубные блестки не мешали. О-хо-хо-хо-хонюшки, где ж вы, мои сонюшки… Жрите сами эту свою демократию, короче.

Я лучше в стороне постою.

Но сейчас просто выхода другого не было. Главный, пригласивший на разговор, еще не подъехал. А вот я зачем-то приперся сильно заранее, сквозь злой утренний дождь промозглой московской осени.

И теперь страдал.

А тут хоть кофе горячий. Да, стандартный. Да, из кофе-машины, а не из медной турки. Но все равно вкусный.

Да и вискарика могут хорошему человеку плескануть.

Плохому, впрочем, тоже.

Лицензия на алкоголь у них есть, продают свободно, здесь все-таки взрослая редакция, а не образовательное учреждение, господи меня прости. А у меня три дня назад жена упорхнула на неделю в командировку в Италию.

И товарища похоронил.

Ну и, конечно, перебрали слегка.

Главный поймет. Он насчет меня иллюзий уже давно не питает. От словосочетания – вот «совсем никаких»…

Взял у симпатичной блондинистой барменши с цветастыми татухами на предплечьях (да что ж у них за мода-то в этом нынешнем общепите!) двойной эспрессо. Ну, и принципиальный, можно сказать, полтинник какого-то, первого попавшегося, ирландского виски со льдом.

Уселся у окна, выходящего во дворик редакции. Страдать.

Кстати…

Может, я и правильно пораньше пришел. Дома все равно делать особо нечего: животные покормлены, обихожены и спать уложены. А дождь вон за окном все усиливается и усиливается.

Мелкий. Плотный. Косой. Злой.

Безнадежный.

Осенний, короче…

Впрочем, я уже об этом, кажется, говорил.

Лужи под таким дождем морщинистые, грязноватые, мутные, даже чуть пенные по краям.

Графоманские, короче, какие-то лужи, блин.