Вещи мертвого человека - Дмитрий Валерьянович Лекух Страница 4

Несмотря на то, что торопился как мог, подъехал все равно только через час.

Пробки.

Подошел к молоденькому сержанту из оцепления, сказал, что к Мышалову, представился. Тот кивнул и позвал такого же молоденького лейтенанта, который зачем-то потребовал у меня документы.

Ну предъявил. Что спорить-то?

Лейтенант промусолил мой паспорт минуты три, потом с важной индюшиной миной сунул его себе в карман и говорит:

– Жди тут. Как будешь нужен – позову…

– Когда позовешь-то?

– Сказал – когда надо! Паспорт я забираю. Чё еще, бля?!

О как! Ну хорошо.

– А теперь, – говорю, – ты меня слушай, лейтенант. Я сейчас разворачиваюсь, сажусь в машину и уезжаю. А паспорт ты мне лично вечером в офис доставишь. Не домой, не в редакцию, а в офис, я не люблю, когда меня дома беспокоят. И – лично. С извинениями. Потому что сейчас ребята из службы безопасности одного известного федерального медийного холдинга свяжутся с твоим начальством. А оно знает, как я хамов «люблю». И что я могу и умею, твое начальство тоже хорошо знает. Усвоил?

Гляжу – глазки забегали.

Сучонок. Такие только и могут что приезжих на предмет отметки о регистрации потрошить. А чуть что – сразу в кусты.

Хорошо, мимо какой-то мужик в штатском проходил. Подошел, поинтересовался, в чем дело. Я, естественно, рассказал.

Он взял у летехи мой паспорт, потом редакционное удостоверение, мельком проглядел.

Вернул.

Процедил лейтенанту:

– Испарись, животное…

И кивнул, чтоб я за ним шел.

Животное, кстати, испарилось. Моментально.

Зашли в подъезд, поднялись к Стасу в квартиру. Точнее, теперь уже не к Стасу, наверное. Кто у него наследник-то?

Леська, надо полагать.

Хоть и бывшая. Но там дети все-таки. Двое. Хотя злые языки говорили, что второй и не от него как бы уже…

Н-да…

– Игорь! – гаркнул провожатый в открытые двери. – Иди, встречай гостей дорогих. К тебе свидетель приехал…

Внутри что-то с грохотом падает, к счастью, вроде бы не шибко тяжелое. У Стаса вечно бардак.

– Пусть сюда проходит.

Ну прошел. На кухню.

У опера со смешной фамилией Мышалов было лицо смертельно усталого человека. Землистый цвет, круги под глазами.

Все как положено.

Как в хорошем кино.

– Здравствуйте, – говорю.

– Здравствуйте, – отвечает. – Я – Игорь Мышалов, капитан из убойного отдела. Вот, веду первичку…

– Понятно, – говорю. – Ну а кто я, вы и так знаете. Сами вызывали…

Кивает.

– Глеб Борисович, – спрашивает, – у меня к вам сразу вопрос: почему вы решили, что самоубийство Платова исключается?

Жму плечами.

А хороший, сука, вопрос.

– Стасик, – отвечаю, – слишком для этого жизнь любил. И себя в этой жизни. И никогда не принимал необратимых решений…

Мышалов устало щурится.

– Похоже, – кивает, – вы правы. Самоубийство – всего лишь имитация. Кто-то его хорошо напоил и пустил пулю в висок. А потом пальчики на рукоятке вытер и в руку ствол вложил. Экспертиза, конечно, даст точное заключение, но я и так вижу. Опыт. Пороховые газы хотя бы… Они не так ложатся, когда человек сам стреляется. У него враги были?

Я хмыкнул. Потом вздохнул.

– Курить, – спрашиваю, – можно?

– Да сколько угодно, – машет рукой. – Тут уже всем все равно. Так были враги-то?

Качаю головой.

Потом тру шею, что-то затекать начала. А ведь совсем молодой так-то мужик. Дед мне этим вечно в морду тычет: не по возрасту, мол, пессимистичен. И вообще себя здорово запустил.

Может, оно и так.

– Разумеется, – говорю, – были. Покажите мне человека, у которого нет врагов, и я скажу, что он жизнь напрасно прожил. Но вот таких, чтоб на тот свет отправить – не уверен. Медийка – бизнес интеллигентный…

– Ага, – вздыхает, – только шлепают вас больно часто…

Я только головой помотал.

Нет.

Я все, конечно, понимаю…

– Поверьте мне, капитан, – говорю. – Я на этом рынке почти десять лет проработал, пока в медиа окончательно не вернулся. Тут все просто: кто на что учился, простите. Нормальные деньги, но, увы, не мое. Так вот: ни у одного из так называемых «громких» убийств в рекламном мире не было производственных оснований. Ну, за исключением «наружников», разумеется. В смысле тех, кто рекламными щитами владеет. И продакшена. Но мы их как-то к своему цеху не особо и относим…

– А Гольдман? – спрашивает, напоминая давний громкий взрыв в центре Москвы. – Знатная история была…

– Господи, капитан, не надо пробивать меня на гнилые базары. Кто убил Борю Гольдмана, знают, наверное, все. Даже те, кто, как я, не удостоился по молодости знать Борю лично. Все знают, кроме полиции. Да и та наверняка знает, только говорить не хочет. Так что давайте лучше о Стасике.

– Давайте, – соглашается. – Вы его опознать сможете?

Киваю.

– Конечно, смогу, – отвечаю. – Мы же с ним столько лет приятельствовали. Да и работали когда-то вместе…

– А что расстались? – интересуется.

– Расстаются с женщинами. А со Станиславом мы просто работали, пока обоим было выгодно. А потом он решил, что вырос.

Капитан поджимает губы.

– И правда вырос? – спрашивает.

Жму плечами.

Вздыхаю.

– А бес его знает, – отвечаю. – Я в его дела не лез. А он не отчитывался. Но, судя по всему, – не бедствовал…

– Понятно, – говорит. – Ну что ж, тогда – на опознание? Трупов не боитесь?

– Да что их бояться, – усмехаюсь. – Бояться живых надо…

Капитан несколько удивленно выгибает левую бровь домиком.

– Мудрая мысль, – хмыкает. – И где ж таким учат?

– А недалеко, – говорю. – В одной когда-то советской, а сейчас вполне демократической и почти независимой кавказской республике. Аж два раза. Первую кампанию с «калашом», в миротворцах. Вторую с «Бетакамом», через Рокский тоннель. Это такая не используемая сейчас тяжеленная телевизионная камера…

– Вот как? – удивляется. – Я тоже там служил…

Я хмыкнул.

Он подмигнул в ответ.

Пожали друг другу руки, перекинулись еще парой ничего не значащих фраз, он пригласил понятых, и мы прошли в комнату.

Стас лежал на полу.

Половины лица просто не было…

Блин, какая же все-таки хрупкая и ненадежная вещь – человек. Кто сильней: здоровенный, атлетически сложенный парень весом под сто кило и без единой капли жира под гладкой упругой кожей – или маленькая железяка весом всего-то в несколько граммов?

Вопрос, что называется, риторический.

– Он это, – говорю. – Разумеется. Даже сомнений никаких нет. Стас. Если хотите убедиться – у него на плече тату, наколка в смысле, японские иероглифы. Что они обозначают – не обессудьте, – не знаю…

Кивает, сдергивает рубашку с плеча.

Вон они, родимые.

– Глеб Борисович, – спрашивает официальным тоном, – скажите, вы у него здесь часто бывали?

Гляжу – оператор их, полицейский, – на камеру нас снимает.

Понятное дело: опознание, официальная процедура.

И протоколы