Вещи мертвого человека - Дмитрий Валерьянович Лекух Страница 3

Потом лениво кивает.

– Ну, – прищуриваюсь, – тащи тогда грамм сразу триста, яблочного. Чо мелочиться-то? Из стаутов что-то есть?

Официантка молча поднимает вверх большой палец – мол, все правильно, все по погоде, – я принят в тайное братство.

Задумывается.

Потом еще раз кивает.

Но уже не лениво, а заинтересованно.

Неслучайный я ибо, с ее точки зрения, человек.

Типа, почти свой.

Можно гордиться, кстати.

– «Ойстерс» совсем свежий, только привезли и кегу открыли, – а голос у девочки правильный.

С хрипотцой.

– Тащи, – соглашаюсь. – Но сначала все-таки шнапсу. Можно даже не очень холодного. А то я, сука, промок…

Материализовалась она моментально.

Со шнапсом.

И с блюдцем, полным тонкими лепестками кислого даже на вид крепкого зеленого яблока.

Все как мы любим.

Хотя я и не просил.

Я ж говорю – правильная девочка.

– Вам, – спрашивает, – налить?

– Да нет, – улыбаюсь в ответ, – не стоит. Я лучше сам. По-стариковски.

Она только фыркает, понимая, что я кокетничаю.

И удаляется, демонстративно играя бедрами, обтянутыми узкой клетчатой служебной юбкой.

Ай, думаю.

Беда…

Первая рюмка прошла – будто в сухую землю. Только что не зашипела.

Бросил в рот тонкий лепесток зеленого яблока.

Эх, Стас, Стас…

Внезапно мучительно захотелось курить.

Слава богу, там, на выходе, над крыльцом козырек есть. А то дождь, кажется, опять все сильнее и сильней.

И ветер сырой, порывистый, под пиджак не просто забирается: он там живет, скотина.

Хлопнул вторую рюмку на всякий случай.

Взял сигареты со стола.

Вышел на это самое крыльцо.

Прикурил.

Поморщился, осознав, что козырек – это, конечно, хорошо, но только не когда порывами ветра эту холодную, мокрую взвесь тебе швыряет прямо в лицо.

И это куда неприятней, чем просто осенний дождь.

К тому же на отпевании я был все же в плаще. Тяжелом. Почти непромокаемом.

А тут…

Песок не лучшая замена овсу, говорят, а пиджак – уж точно никак не замена плащу.

Выкурил сигарету буквально в две-три затяжки да убежал обратно в тепло.

От греха, что называется.

Бр-р-р…

Рюмка.

Лепесток яблока.

Еще рюмка.

Пять минут подождать.

Скоро на какое-то время все станет… м-м-м… чуть ниже пояса.

Включая бедолагу Стаса и его нелепую смерть.

Вот отчего-то казалось – безо всяких оснований, чисто по ощущениям, – что эта осень станет последней не в его, а именно в моей жизни.

Все к тому шло, по крайней мере.

А оказалось – в его…

А вот эту рюмочку можно уже и не торопясь.

К тому же вон официанточка татуированная наконец обещанную пинту на стол поставила.

Холодненькое.

Что, конечно, определенный минус, при такой дурацкой погоде.

Но зато с плотненькой белой шапкой.

Что после шнапса, правильного, комнатной температуры – в этом они, слава богу, понимают, – несомненный, я вам скажу, плюс.

Аж почти что хорошо. Если б еще не повод этот дурацкий…

Кстати, самое любимое Стасиково пойло – британский стаут.

Мы над ним еще ржали, что он в нашем творческом коллективе первый кандидат на пивной алкоголизм.

А он только похлопывал себя по плоскому, отлично прокачанному животу. Сюда, мол, еще сколько угодно поместится…

Поместилось.

Одна маленькая пистолетная пулька.

Как там тогда все было-то, а?

«Смерть – это очень просто: это когда пробегающий мимо ребенок продолжает бежать мимо, но уже без тебя?»

Н-да…

Ну, за упокой беспокойной его души.

А может, и моей тоже.

Помолчим…

Глава 3. Вещи мертвого человека

Когда в тот раз селектор сработал, я как раз номер жены пытался набрать. Позвать ее куда-нибудь поужинать сегодня вечером. А то, когда уходил на службу, она еще спала.

Да это и понятно. У них ночью гонка была серьезная. Нелегальная, естественно. Уличная.

Стрит-мать-его-рейсинг.

Вот же – взрослый вроде бы человек. Ей бы, к примеру, нашими отношениями лучше озаботиться, которые в последние времена вообще к чертовой матери уже летят.

Ан нет.

Пришла в полчетвертого утра, полуживая. Но глазищи горят. Выиграла.

Адреналин…

Я с этой ее страстью уже и не борюсь, хотя раньше, было дело, переживал серьезно. Все-таки не совсем для девочек увлечение.

Потом – отрезало.

Не то чтобы смирился. Просто признал, что каждый человек имеет право рисковать жизнью, если есть у него в этом потребность. Иначе у некоторых жизнь неприлично пустеет и портится без того не самый простой характер.

Мы все-таки оба профессиональные журналюги, причем далеко не последние, поэтому оба прекрасно понимаем, что наличие или отсутствие сисек здесь особенно ни при чем.

Хотя… какой из меня «журналюга», в последнее-то время? Так, спецпроекты…

Поздравил, поцеловал в щечку, отправил спать.

И сам туда же поплелся.

А сейчас сижу в конторе, которую Главный специально под наши проекты и под меня организовал, чтобы глупых вопросов не было. Думаю – надо бы как-то отметить.

А тут этот селектор.

Нажал клавишу.

– Да, – говорю, – слушаю…

На том конце – секретарша. И голос чуть испуганный.

– Глеб Борисович, – говорит, – извините. Вас из милиции беспокоят. Какой-то капитан Мышалов…

Вот ведь, блин, думаю. Что еще за Мышалов? Чего надо? А, чего уж там…

Живя в нашей стране, милицию надо уважать. И по возможности – не раздражать. Даже если она уже и не милиция, а совсем наоборот – полиция.

И довольно давно…

Да.

Дела…

– Соединяй, – говорю.

Минута тишины. Сопение только какое-то в трубке.

Рожать-то будем?

– Да, – говорю наконец, не выдержав. – Слушаю вас.

– Здравствуйте, – отвечают, – Глеб Борисович, если я ничего не путаю? Это капитан Мышалов, убойный отдел. Вы такого Станислава Платова знали?

Я чуть прямо на стол не сплюнул. Опять этот во что-то вляпался. Жалко дурака, конечно, хоть мы с ним уже давно совсем не алё…

– Почему «знал»? – удивляюсь. – И сейчас знаю. И неплохо. Приятельствуем. Точнее – приятельствовали. Даже дружили когда-то. Было. Ну, по крайней мере, официально точно не ссорились…

На другом конце провода снова небольшая пауза.

– И все-таки – «знали», – поправляет. – Потому что час назад господин Платов найден в своей квартире с огнестрельным ранением, не совместимым с жизнью. Безнадежно несовместимым. Вы не могли бы подъехать?

– Вот ведь бл… – хватаю ртом воздух. – Конечно, еду. Ждите. А кто его?

– Да мы как раз пытаемся разобраться, – отвечает неизвестный мне пока что капитан Мышалов, причем даже немного виновато. – Возможно – и сам… О самоубийстве многое говорит…

– Стасик?! – кричу в трубку. – Сам?! Да вы что, охуели?!

Теперь плюются, кажется, уже с той стороны.

И тоже – прямо на стол.

– Вот подъезжайте, тогда и поговорим на эту тему, – отвечает