Монстросити. Панктаун - Джеффри Томас Страница 26

– Это Культ Других богов…

– Дальних богов.

– Кто-то верит… кто-то верит, что была война между двумя расами богов? Расой, которая, возможно, называется Чужими или Древними… и другой расой, победившей их, – Старшими Богами или Старейшинами?

– Да, да, что-то в этом роде. Дальние Боги действительно сражались с расой божеств, их называли Безымянными, или Богами-тенями, потому что ни у одного из них нет изображения, идола или имени. Усыпив Уггиуту и его братьев, похоронив их и погрузив в кому, Безымянные, видимо, бесследно покинули нашу вселенную.

Я снова кивнул.

– Значит, вы слышали эту историю раньше?

– Я читал что-то подобное в другой книге. Не калианскую версию, но очень похожую. Слишком похожую…

– Многие религиозные сюжеты повторяются. Они часто связаны с борьбой за небесную власть. С битвами между богами. Боги вершат судьбы своих подданных. – Она пожала плечами.

Я хмыкнул в знак согласия, но не торопился отвергать сходство между этой версией мифа об Уггиуту и вычитанным в «Некрономиконе». Совпадения ли привели меня к Рабалю, в читальный зал калианцев, к Салит, а теперь и к этой информации? Или это была судьба? Я вспомнил фразу Джона Мьюира, которую только что процитировала Салит. Все взаимосвязано… некая закономерность…

– Одной из моих любимых историй с детства была про Зуль и черный храм. Это пример веры в то, что Уггиуту все еще с нами, несмотря на то, что он спит под чарами Богов-теней. Он может влиять на нашу жизнь через свои сны…

– А во что верят те, кто не разделяет идею войны с Богами-тенями?

– В то, что он бодрствует и непобедим… но находится далеко, за кулисами, как ваш христианский бог.

– Так, а что там за история с Зуль?

И снова сверкнули белые зубы между темными губами.

* * *

Зуль и Черный храм

«Зуль Тубал-Зу была девушкой, красота которой превосходила обе луны, но язык у нее был такой же черный, как и волосы. Когда Зуль исполнилось десять лет, ее волосы повязали первым тевиком, но ее язык тоже следовало бы подвязать или спрятать. Ибо, когда волосы, свисавшие до самого мягкого места, подстригали, чтобы они лучше укладывались под мерцающий тевик, мать случайно дернула эту завесу цвета черного дерева, и Зуль выругалась. Мать упала без чувств, а слуги схватили вспыльчивую девочку и потащили в ее комнату на ферме, где отец разводил прекрасное стадо глебби.

Прошло три года, и Зуль подчинилась закону молчания, который приняла вместе с тевиком – разговаривала лишь в доме своего отца, вне посторонних глаз и всегда уважительным тоном, как подобает ребенку на пороге взрослой жизни. Но когда подошло время, и Зуль, проснувшись однажды, обнаружила, что стала женщиной, скоро выяснилось, что все последние годы ее черный язык просто пребывал в спячке, подобно дурбику, ожидая возможности снова извергнуть свой яд.

Ведь когда Зуль получала Вены Уггиуту…»

– Что? – спросил я.

– Наши шрамы. Они называются Вены Уггиуту. Показывают, что он присутствует в нас и что мы несем на себе его печать. Что мы принадлежим ему.

– Но он же и людьми владеет?

– Конечно. Но я думаю… Я думаю, людям не нравится, когда им режут лица.

«…когда Зуль получала Вены Уггиуту, то от прикосновения лезвия испустила такое ругательство, которое заставило бы упасть в обморок самого сильного пастуха с фермы ее отца. Но жрецы крепко держали девочку и, несмотря на вопли и рыдания, завершили свое дело, стыдясь того, что приходится пачкать ножи кровью подобного создания. Один жрец даже предложил облегчить бремя отца Зуль, родившего такого ужасного ребенка, и использовать нож иным способом, но отец извинился и ответил, что верит в то, что дочь еще не безнадежна.

Тем не менее, теперь, когда она достигла брачного возраста, отец Зуль сильно тревожился и надеялся, что дочь не опозорит семью будущего мужа и не навлечет тем самым бесчестие на свою собственную.

Когда шрамы зажили, Зуль вернулась к молчанию и трудам на ферме. Однажды утром она верхом на спине глебби вела стадо из двенадцати животных в самый отдаленный уголок земель своего отца в поисках свежих пастбищ. Ей такое запрещали, поскольку ферма находилась на краю Внешних Земель и только самые опытные пастухи отваживались сюда оправляться. Но уже много дней не было дождей, и зелень, которую так любили глебби, стала редеть, а потому Зуль посчитала, что, забыв о приказе отца, сделает ему одолжение. И все же прекрасно понимала, что для ослушания не было никакой веской причины.

На фоне бледно-серого неба вырисовывались темно-фиолетовые горы Внешних Земель, и их силуэты наводили Зуль на мысли о некоем сказочном городе замков. Ее посетило сильное искушение оставить стадо пастись и поехать верхом на своем глебби к подножию гор, к тому месту, где они резко вздымались из мягкой земли. Однако хотя бы перед этим порывом она смогла устоять. Ибо знала, что во Внешних Землях сны Уггиуту вились по скалам, скользили по утесам, стенали и завывали в обличье черных ветров.

Но все же она пригнала стадо почти к самому подножию гор Внешних Земель. И в глубокой, холодной тени этих вздымающихся пурпурных вершин обнаружила здание, которое раньше и сама не видела, и не слышала, чтобы о нем рассказывал отец. Оно было слишком большим для сарая или амбара-хранилища и совсем не походило на жилище. Подъехав ближе, Зуль увидела, что здание – черное, с восемью шпилями – это храм демона/бога Уггиуту.

Зуль восхитилась этой торжественной красотой. Она видела храмы в деревне и в городе, когда сопровождала свою семью на рынок, но будучи женщиной, никогда не переступала порог этих блестящих черных домов молитвы.

Зуль спешилась и оставила своего глебби пастись среди остальных. Затем огляделась по сторонам, но не увидела, чтобы за ней следили. «Кто, – подумала она, – узнает, если я загляну внутрь черного храма?» Окажись внутри жрец, можно выскользнуть обратно. А если он погонится за ней – заявить, что заблудилась, и воззвать о помощи. Отец ее защитит. Его любовь уже доказала в прошлом свою глупость и чрезмерную снисходительность.

И вот Зуль подкралась к главным вратам здания, которое по мере ее приближения становилось все выше и величественнее. Восемь шпилей были тонкими и отполированными, они устремляли похожие на копья острия в небо. Окон было немного. Стены выглядели гладкими,