Рыжая полосатая шуба. Повести и рассказы - Беимбет Жармагамбетович Майлин Страница 8

Вот что написала Шуга перед смертью:

На беду мне была красота дана, Принесла только горе тебе она! Но о нашем счастье мечтала я, Твердо верила: наша судьба одна. Я хотела, чтоб мною владел лишь ты, О жестокий мир! Ты разбил мечты. Я из жизни земной ухожу одна, Не увидев лица родного черты. Пусть хоть последнее это письмо Напомнит тебе о бедной Шуге.

Когда Абдрахман читал это письмо, то слезы его капали на бумагу, и несколько раз он прерывал чтение.

Есимбек похоронил Шугу в родном краю, на старом родовом кладбище, и спешно откочевал к югу. Через год, когда жаппасцы вновь прикочевали сюда, он устроил большие поминки.

Тогда и был насыпан этот курган.

...Рассказывая, мой спутник так увлекся, что забыл про своего одра, который уже едва тащил ноги. Спохватившись, он огрел его раза два камчой и снова поравнялся со мной. Вскоре мы выехали на вершину перевала, и перед нами открылось во всей красе большое озеро. К западу от него зыбился во мгле небольшой холм.

- Вон, - сказал мой спутник. - Это и есть тот самый курган. Памятник нашей Шуге. Ах, Шуга, Шуга!..

ВОСЕМЬДЕСЯТ РУБЛЕЙ

После утреннего чая Егеубай решил заняться делом - прибрать-подправить хлев. Шла уже вторая половина ноября, а снега все не было и не было. Земля лежала черная и смерзшаяся. Дули ледяные ветры, настоящие, как их тут зовут, <кара-даул> - <черная буря>. Клочкастые тучи мчались по недоброму небу. Как только Егеубай - потный, разопревший от обильного чаепития - вошел в сарай, на него обрушился ледяной ветер - дуло там изо всех щелей - и он сразу обсох и замерз до костей. Хмурясь, постоял он возле двери, покрутил завязку вылинявшей до белизны телогрейки, потом вышел из сарая, сделал несколько шагов и увидел: завалился забор. <Надо как-то залатать дыру>,-уныло подумал он, взял лопату и начал сгребать трухлявый назем. Услышав скрежет лопаты, тихо заржал в деннике куцехвостый мерин. <Тоже жрать захотел,- пробурчал Егеубай,- а что тебе дать? Детей и тех кормить нечем>. Он влез на кучу назема и начал заделывать дыру, и в это время кто-то подошел к нему сзади и сказал:

- Ассалаумагалейкум!1

Егеубай от неожиданности вздрогнул и резко обернулся.

- Алик салем... А, это ты, Тнымбай? Так ты разве не уехал? Я что-то уж тебя денька два не вижу.

- Вчера я вернулся,- ответил Тнымбай.- С совещания.

Егеубай слез с кучи назема и оперся о лопату:

- Э, с совещания, значит, приехал? Ну и что там?

- Да ничего особенного. Говорят, <Алаш-Орда>1 поборы объявила... Было там пять-шесть делегатов, и среди них один такой представительный, грозный, главарь, должно быть... Сегодня они в Найзалы уехали. Волостному приказали срочно собрать деньги. А наш аул бедный, какие тут сборы? Решили: пусть другие аулы отдуваются. И все же по восьмидесяти рублей на дом наложили, так что...

- Восемьдесят рублей!

Лопата выпала из рук Егеубая. Его вдруг начало колотить, перед глазами поплыли черные круги. <Восемьдесят рублей, о боже, восемьдесят рублей!..> - повторял он почти бессмысленно.

Тнымбай не на шутку встревожился, даже отступил на шаг. Он никак не полагал, что Егеубая так поразит эта весть.

Наконец он пробормотал:

- Разве в нашем ауле нет богачей? Разве нельзя было объявить <байские сборы>?

- О <байских сборах> и мы думали, да аулнай2уперся. Говорит, не такие уж мы нищие. Сбросимся! Ну что поделаешь? Согласились.

- Апырмай, а!- Егеубай заходил взад-вперад по двору. - Восемьдесят рублей! Да что же это? А?!

Тнымбай постоял и ушел. А Егеубай походил-походил и тоже пошел домой. Жена латала его истлевшую одежку. Поймав ее взгляд, Егеубай удрученно сказал:

- Не до чая теперь! Скажи лучше, где мы восемьдесят-то рублей возьмем?

- Какие еще восемьдесят рублей?

- Обыкновенные! <Алаш-Орда> объявила поборы, поняла?! Вот на ее расходы...

- Что еще за орда?- удивилась жена.

- Не знаешь,- не спрашивай. Я и сам толком не понимаю. Ясно одно: раз объявили поборы, значит, гони монету.

- Бедные мы... несчастные мы...- запричитала жена.

Егеубай погрузился в мрачные думы. Кругом нехватки, нелады, хозяйство рушится на глазах, никакого просвета.

Месяц тому назад, когда джигитов <Алаша> провожали на охранную службу, их аул собрал пять тысяч для сына Коркемтая и три тысячи на иноходца Еркебая. И тогда на каждый дом пришлось по восемьдесят рублей. Егеубай сам был на том собрании, и когда заикнулся было, что не в силах выложить такую сумму, аульные остряки шепнули алашскому делегату, собиравшему джигитов, что он, Егеубай, якобы, большевик. Его тогда едва не захапали. Он занял восемьдесят рублей, и был доволен. Потом пришлось отдать телку от красной коровы. Эту телку жена в прошлом году получила в обрядовый дар от родных. Ну тогда он заплатил, а сейчас откуда он возьмет эти новые восемьдесят рублей? А тут еще аулнай каждый день о налоге справляется. Материю он брал для жены на платье по двенадцать рублей за аршин. Осенью обещал отдать, да так и не отдал. Купцу Ералы за чай должен сотню - тоже на шее висит. На зиму надо забить какую-нибудь скотину. Без мяса ведь не проживешь. Из пятнадцати пудов зерна, что закупал осенью, осталось пудов восемь. Детишек без хлеба тоже не оставишь. В доме пусто, голо... И ко всему теперь выложи ни за что ни про что восемьдесят рублей. Как тут не отчаиваться, как тут не взвыть?!

<Ух-х-> - вырвался тяжкий вздох из груди Егеубая.

<К аулнаю приехали делегаты!> Этот зловещий слух камнем обрушился на аул еще вечером, и перед глазами Егеубая сразу замельтешили восемьдесят

рублей. Он даже вспотел. Ему почудилось, что восемьдесят рублей - его душа, а делегат - ангел смерти Азраил, пришедший за его душой. Сердце его мелко-мелко забилось, затрепетало, а в горле застрял какой-то жесткий комок. Жена подавала заваристый, ароматный чай, но Егеубай кое-как и без всякого удовольствия одолел одну пиалушку. Потом поковырялся в молочной лапше и забрался в постель. Одна только мысль сверлила мозг: восемьдесят рублей! Делегаты! Сколько бы он ни думал, ни ломал голову, - а выхода не находил. Не платить нельзя, платить нечем. Наконец он решил, что встанет с утра пораньше, захомутает мерина и отправится в Самалык к свату. Конечно,