Голова сахара. Сербская классическая сатира и юмор - Йован Стерия Попович Страница 49

До полудня по воскресеньям он чувствовал себя еще сносно, так как проводил время в церкви. Стоял он обычно с ктиторами и помогал им; зажигал и продавал свечи, пересчитывал выручку и раскладывал по кучкам монеты разного достоинства; делал он это с удовольствием, теща себя мыслью, что не понапрасну теряет время. Иногда он обходил молящихся с тарелкой (из уважения ему давали первую тарелку), а когда церковь наполнялась народом, подходил к певчим и подтягивал «Херувимскую» или же пел ее по-гречески: «I ta heruvim mistikos ikonizontes», — и до конца службы тихо напевал песнопения (конечно, по-гречески); когда в завершение мальчики запевали славословие архиерею, кир Герас испытывал райское блаженство, слыша «Is pola eti Despota» и наслаждаясь звуками греческого пения. Он чувствовал себя ублаготворенным и вознагражденным за все, утешаясь тем, что хоть и долго ждал, но дождался сладчайшего и, смешавшись со свитой митрополита, гордо покидал церковь, думая про себя: «Как бы варвары ни начали, а завершать вынуждены по-гречески!»

Но всю вторую половину воскресного дня он изнывал от тоски, не зная, как убить время. Он не ходил в кофейню играть в фишки или карты, у него и в мыслях не было отправиться в Топчидер, на Вилина-Воду или в Бульбудер{39}, как делали обычно другие; он мог бы пойти в читальню, но не хотел, потому что там не получали греческих газет. И кир Герас сидел перед своей лавкой, перебирая четки (к которым ежегодно прикупал по одному янтарному зерну, отчего все они были разные), разглядывал прохожих и здоровался с ними — тепло и внимательно с греками, равнодушно и холодно со всеми прочими. Или расхаживал по запертой лавке, беседуя со своим котом, который дремал от скуки на прилавке.

Кот был единственным его приятелем, неразлучным другом; расставался он с ним лишь изредка, когда отпускал на денек-другой к кому-нибудь (при этом к своим землякам-грекам под честное слово, а к сербам под расписку) половить в лабазах крыс да мышей или когда по неведомым, вечным и неизменным законам природы в феврале кот сам брал отпуск — в то самое время, когда обычно на крышах раздаются известные каждому кошачьи мадригалы, — и возвращался лишь через несколько дней робкий и тихий, с исцарапанным носом и рваными ушами, похожими уже не на уши, а на два ошметка.

Но вместе с тем это был хороший и прилежный кот из самого почтенного торгового дома «Папа Наск». Кир Герас специально раздобыл его оттуда, и ему стоило больших трудов таким путем подружиться, так сказать, породниться с одной из самых видных торговых фирм. Он еще и потому хотел заполучить кота обязательно из греческого дома, а не из сербского, что сербы в большинстве гурманы; редкий день проходит у них без того, чтобы не кололи живности, не варили, не месили теста. Сербы часто и помногу едят, а это дурно отражается на кошачьем характере: кот вечно ходит с засаленными усами, ест жирный наперченный джювеч и другие кушанья подобного рода и становится неповоротливым, ленивым и равнодушным к той нечисти, единственно ради которой он и сотворен. Короче говоря, живя среди сербов, кот становится таким же лентяем и бездельником, как и они, с той лишь разницей, что не шляется повсюду, не играет в карты да не делает долгов по кофейням. Вот поэтому-то кир Герас греческого кота предпочитает сербскому и кот из греческого дома ему желаннее, чем из самого видного сербского.

Кир Герас проводил конец воскресного дня в забавах с котом. Разговаривал с ним, разумеется, по-гречески, чем вливал в него греческий дух, так что кот после этого сербский язык ни в грош не ставил; можно было сколько угодно кричать ему по-сербски: «Кис-кис-кис», «Брысь!» — он и ухом не вел, будто это его совсем не касалось. Кир Герас придерживался старых правил, бесценных для тех, кто еще только начинает стяжать: чаще отрывать кусок ото рта; лучше положить в ящик стола, чем в свою утробу; лучше лечь спать голодным и увидеть во сне обильный ужин, чем лечь с полным желудком и видеть во сне разбойников и прочие страшные вещи.

Поэтому кир Герас годами почти никогда не садился за стол, чтобы пообедать, а по целым дням жевал творог, маслины, сардины, хлеб, инжир, — этого откусит, того попробует, — на обед у него обычно было то, что он выгадывал, обвешивая покупателей. Только вечером, закрыв лавку, он, говорят, по-настоящему садился и съедал на ужин то, что сам себе готовил в задней комнатушке.

То был оригинальный ужин. Об этом знали многие. Ужин кир Гераса стал притчей во языцех. О нем часто упоминали в разговорах. И долго еще хозяева, упрекая подрастающее поколение приказчиков в роскошестве, предсказывали, что никогда им не достигнуть того, чего добился кир Герас благодаря своей скромности и бережливости.

Каждый вечер кир Герас, заперев лавку, разводил в жаровне огонь и при свете этого огня нарезал маленькими и тонкими, как ремень, кусочками черствый хлеб для похлебки. Затем заливал их кипятком. После этого брал копеечную свечку, сломанную, конечно, которую уже никто не купит, и делил ее пополам. Из одной половинки извлекал фитиль и угощал им своего любимца кота, а сало бросал в бурно кипящую похлебку, которая жадно расплавляла эту половинку свечи, после чего кир Герас тщательно перемешивал варево, чтобы похлебка равномерно и хорошо промаслилась. Только покончив с этим, он зажигал вторую половину свечки. И кир Герас, отлично чувствуя себя в теплой и ярко освещенной каморке, принимался после тяжких трудов за ужин. Свеча горела до тех пор, пока он ужинал, и даже немного дольше. Улегшись в постель, он шептал какие-то цифры или молитвы и постепенно погружался в объятия Морфея. Под треск догорающей свечи и монотонное мурлыканье кота возле самого изголовья кир Герас засыпал, похрапывая мирно, тихо и удовлетворенно, как засыпает и похрапывает всякая праведная душа, которая не знает греха и поэтому не испытывает угрызений совести.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,

в которой говорится о важных последствиях незначительных событий или о том, как кир Герас женился

Неудивительно, что, ведя образ жизни, описанный в предыдущих главах, кир Герас изо дня в день преуспевал все больше и больше; торговля его процветала, расширялась, и жизнь казалась ему приятной и полной смысла. И когда при удобном случае его поздравляли и превозносили, кир Герас не очень смущался, так как чувствовал себя