Химена. Верность и долг - Мария Тереса Леон Страница 7

— Не робей, Альвар Фаньес, не робей! Нас изгоняют с родной земли нашей, но мы вернёмся вместе со своею славой.

Он умолк, вспомнив, что дом его остаётся теперь без владельца. И подумал, что нужно обстоятельно побеседовать с женою и добрым аббатом, чтоб научить их править хозяйством в отсутствии хозяина… И стал погонять коня…

И вот уже он — у дверей монастыря Сан-Педро де Карденья, и от гулкого удара железного дверного кольца под железной перчаткой Сида гудит и содрогается всё вокруг.

Огромные монастырские двери со скрипом раскрываются. Радостно бегут монахи-звонари звонить во все колокола. Аисты, напуганные лесом высоких копий, взмывают в воздух. Доблестный Сид, в добрый час рождённый, чувствует, как радостно забилось в груди его сердце. Конь под ним — чёрный, плащ — алый, на кожаном щите — дракон.

Со светильниками в руках выходят ему навстречу монахи. Поют. И песнь их — словно вызов суровому королю… Словно отголосок народного припева: «Лучше б не было вассала, если б добрый был король!» Поют старики свежими чистыми голосами юношей, поют юные послушники и ученики, вознося свои голоса ко всевышнему. Огоньки в руках монахов мягко стелются по ветру, растворяясь в сумеречном рассвете. Сбегаются собаки. Это охотничьи своры славного Сида, Родриго Диаса де Бивар. Какие они откормленные, великолепные! Сразу видна рука Химены. С какой любовью она, славная из славных, трёт, бывало, до блеска его меч, ласково кормит собак и ухаживает за его конём. И как его охотничьи псы бросились к нему — сразу узнали, залились радостным лаем, сливающимся в единый гулкий звук с молитвенно дрожащим пением монахов и учеников. Заключают процессию пажи, оруженосцы и дамы. Тёмные рясы монахов и яркие туники женщин. Сид любит яркие и ясные тона, какие нравятся простым людям, — он ведь и сам не из высшей знати и глаза его навсегда останутся глазами крестьянина. Как хотелось бы ему жить средь кустов ежевики, меж камней Кастилии… У ветряных мельниц родного селенья Бивар на берегу реки Убьерна… Не ветер ли от крыльев этих мельниц принёс ему имя девушки — Химена… Донья Химена…

Вот она, ветвь от могучего ствола гордых красавцев — графов из Астурии, — спешит к нему, такая прямая в своей расшитой золотом тунике. За подол её держится мальчик шести лет и совсем маленькая девочка. Мальчик держит в руках клетку с жаворонком, с которой не желает расстаться даже во имя этикета. Пять пышногрудых дам стражами следуют за ними, и Химена, тоже затянутая в корсет придворных правил, из которого трудно высвободиться, всячески старается обуздать своё сердце, чтоб не пуститься бегом навстречу мужу. Глаза ей бы полагалось согласно этикету опустить долу, но тому препятствует маленькая дочка на руках у кормилицы, пытающейся успокоить девочку, дабы плач её не печалил сердце отца. Химена, увидев, что величественная сцена приезда Воителя рискует быть омрачена упрямой малюткой, мягко отстраняет доброго аббата дона Санчо, пытающегося её удержать:

— Разрешите, добрый аббат, ведь руки матери лучше, чем руки святой.

И, взяв на руки дочку, Химена вместе со своей ношей становится у стремени Сида:

— Спуститесь на землю, любовь моя! Дети ещё не столь выросли, чтоб достичь до вашего сердца, пока вы — на коне.

Послушный зову родного голоса, Сид сошёл с коня. Руки его, освобождённые от драконова щита, тянутся сразу ко всем сокровищам его жизни, но донья Химена выставляет вперёд детей, ибо издавна известно, что супруга должна пребывать в тени. Диегито повис на шее у отца, а Эльвира трогает его золотые шпоры. И пока Воитель целует одного за другим милые его сердцу лица, Химена шепчет печально:

— Чувствую я, Воитель, что скоро опять разлука.

Сид прерывает своё сладкое занятье, отстраняет сына, гладящего его бороду, светлую и длинную, как кастильские водопады, и долго смотрит на Химену. Девочка, пользуясь паузой, отстегнула золотые шпоры. Маленький паж взял их у неё из рук. Химена берёт на руки донью Соль, а поскольку донья Эльвира плачет, что никто не берёт на руки её, то Сид подымает вверх обеих, заключив в свои широкие объятья.

— О, какая жестокая судьба — быть в разлуке ещё при жизни!

Снова смотрит Родриго в глаза Химене. Маленькая донья Эльвира тянет его за бороду, преступая правила рыцарского ритуала, а маленькая донья Соль прижимается к его плечу. И вдруг раздаётся крик Диегито: он хотел подержать меч отца, а птица из клетки взяла и улетела! Сид смотрит, как она тает в небе по правую руку от него:

— Доброе предзнаменованье!

Но мальчик, забыв о преподанном ему кодексе рыцарской чести, громко плачет. Донья Химена вытирает ему слёзы платком, что вышила ей к свадьбе её сестра Ауровита. Светильники монахов обеднели светом в спускающихся сумерках. Сквозь шелест Сидовых знамён Сид шепчет на ухо прославленной своей супруге, протянувшей ему руку, чтобы вместе вступить в стены монастыря:

— Вы правы, моя Химена! Судьба жестока! Но ещё жду я удачи и хоть нескольких лет покоя, чтоб служить вам.

Торжественное шествие тронулось. И даже птицы несут к тихим кельям народный припев: «Лучше б не было вассала, если б добрый был король!» Над кровлями монастыря Сан-Педро де Карденья поднимаются ароматные дымки́, обещающие изобильную трапезу. Добрый аббат едва поспевает за Сидом и Хименой:

— Взгляните, какая красивая пара и как они уже обо мне забыли!

Какую трапе́зу собрали для вас, наш Воитель Сид! Сосуды с красным вином уже пусты и прозрачны. Алеют огоньки света, поддерживаемые сонными пажами. Все ветры словно уснули на кровлях монастыря Сан-Педро де Карденья, и так как земля эта сурова и тянется душою к холоду, весенняя ночь словно погрузила в оцепенение всё вокруг. Обитатели монастыря и гости выбирают себе место для отдыха. Спать будут все вповалку, где кого свалит сон. Некоторые уже храпят, но самые упорные не сдаются, и музыка, хоть и притушенная, но орошённая крепким вином, помогает бороться с усталостью. Хугляр2 поёт, но слушают его плохо. Хугляр, будь он мавр или христианин, всегда получает за песни своей виуэлы маслянистую луну круглого хлеба, падающую ему на руки как снаряд. Эти хлебы едят, поливая оливковым маслом и густо натирая чесноком и пореем. Куски мяса, отрезаемые охотничьим ножом или неловко подхваченные пятернёй, целиком засовываются в рот. Собаки пользуются теми же правами на объедки, что и многочисленная дворня, топчущаяся на месте недавнего пиршества. Иногда в делёжку вмешиваются куры и даже свиньи, не говоря уже о нищих, имеющих особые права, ибо каждый из них вполне может оказаться господом нашим