Золото империи. Золото форта - Вадим Александрович Ревин Страница 58

вспомнился тот момент. Батько больше для острастки ругался. Но один раз досталось ему сполна. Отходил батогом батько по голому заду. За дело. Когда со станичными казачатами ватагой ушли за реку в горы змей ловить. А в ту пору с десяток горцев мимо на конях проходили. Хорошо, казаки, в секрете сидевшие, заметили и вовремя сполох подняли. Иначе добрая была бы добыча для абреков. Много бы денег получили на невольничьем рынке за хлопчиков. А батька долго балакать не стал. Снял батог со стены и, зажав голову сына меж своих ног, от души преподал науку. На всю жизнь запомнил Микола тот урок.

Приятным воспоминанием, словно теплым лучом солнечным, обдало, всплыло в сознании видение. Идут они с Марфой по берегу реки Марты, а малой Димитрий, сынок, камешки в воду бросает да весело смеется, когда брызги капельками теплыми на личике его оседают. Подхватил Микола супругу на руки и закружил вокруг себя. Крепко поцеловал в уста алые, загляделся в очи ее вишневые. Димитрий подбежал: «Тато, и меня покружи!» Поставил Микола супругу на ноги и сынишку подхватил. Подкинул высоко и снова поймал. Заливается Димитрий смехом звонким. А Марфа рядом стоит, любуется.

Окошко под потолком камеры потухло. Там, за стеной каземата, на столицу опустился тихий летний вечер. Билый повернулся набок и не заметил, как уснул. На этот раз глубоко и спокойно. Лишь под утро откуда-то из глубины подсознания донесся голос Димитрия Ревы: «Что, односум, свидимся вскоре-то? Как думаешь?» И тут же, словно эхо, протяжное и жалобное: «Киуу! Киуу!»

Наступал рассвет нового дня, озаряя золотистым светом столицу.

Глава 5

Дверь кабинета со скрипом приоткрылась, и Травкин замер с пером над бумагой. Щель дальше не росла. Кто-то без стука пытался вломиться, потом опомнился, осознал оплошность и замер на пороге. Зажужжала тревожно муха, стучась о крохотное оконце. Захотела вырваться на волю. Ну-ну. Кто ж из каземата следственного по своему желанию выходит?

– Ну? – рявкнул нетерпеливо титулярный советник. Пальцы на ноге нестерпимо зачесались, немея, и он притопнул ногой, борясь с напастью.

Дверь заскрипела дальше, и в щель пролез сизый большой волосатый нос. Цвет был приобретен от усердного употребления спиртного. В кабинет дыхнули перегаром и чесноком. Травкин поморщился и закричал, в сердцах бросая перо в чернильницу:

– Пичугин! Да чтоб тебя разорвало! В городовые захотел?! Тебя стучать не учили?!

– Никак нет, вашблагородь! – радостно оскалился полицейский, приоткрывая щель больше, но продолжая мяться и не решаясь войти.

– Пичугин!!! – Следователь затопал ногами, выражая негодование. Покраснел лицом и крикнул: – Смирно!

– Рад стараться, ваше благородь! – Дверь широко раскрылась, и на пороге замер огромный полицейский. Немного с опозданием он неуверенно постучал в открытую дверь, испуганно косясь на начальника. Понравилось ли тому? Смотри, какой исполнительный, вашбродь. Лучший! Какие городовые?

Травкин застонал и откинулся в кресле.

– Ты и ешь так же медленно, как соображаешь?!

– Ем медленно, – подтвердил Пичугин, тараща глаза и растягивая толстые губы в радостной улыбке. – Пью быстро! Могу даже на спор. Любой заклад побью! Так что имейте в виду! Если надо выиграть, то я завсегда! Не подведу! Всех перепью!

– Пичугин! – раздраженно сказал Травкин и отчеканил по словам: – Тебе чего надо?! Ты не видишь, что я занят государственными делами?! В зубы захотел?!

– Никак нет, вашбродь! Я по службе! Доложить! – и он протянул напоследок заговорщически: – Мы же с пониманием. И вы должны быть с пониманием: зубы мне и так нужны, например репу жевать. Они, вашбродь, сами выпадут. – Пичугин помахал рукой, показывая, как спокойно сами выпадут. – Репу дюже люблю!

– Докладывай уже!!! Пантомим несчастный. И не дыши на меня! Вообще не дыши!

– Есть, вашблагородь. Рад стараться вообще не дышать! Пантомим – это кто? Понял, вашбродь. Не гневайтесь! Потом прочту, кто это. Мамзель к вам просится. Держим на вахте. Разрешите гнать в шею? Ходют тут всякие. Институтки!

– Не разрешаю!

– Правильно! Нечего гнать! Оно и понятно, почему нечего: красавица! Видная институтка. Я и не думал, что такие бывают. Мы же с пониманием, господин следователь! Амурные дела, и всё такое. Что же вы, не человек, что ли? Не всё же людей с пристрастием допрашивать! Сердце ласки просит! А то ведь сердце на такой работе и окаменеть может.

– Пичугин!

– Да, вашбродь! – вытянулся полицейский, щелкая сапогами.

– Имя у барышни есть? Догадались спросить?

– Имя странное. Как крепость. Знатная мамзель. Ботиночки на ноге до того изящны, стоят, небось, как мещанская усадьба. Все успел подметить! Как вы учили! Я же сыскарь или кто?! Пока по лестнице спешил к вам с докладом, позабыл имя, – виновато сказал Пичугин и поник головой. – Вылетело из головы. Все думал, как такая красавица и вы амур крутите. Чудеса, да и только, Господи! Виноват, вашбродь! Мысли всё перебили.

– Баронесса Измайловская, что ли? – сказал Травкин, и глаза его округлились. Руки по-предательски дрогнули.

– Именно, – возликовал Пичугин и засопел, уважая своего начальника еще больше и вознося до небес: как тот сумел с одного раза угадать?! Настоящий сыщик!

– Веди!

Пичугин дернулся исполнять.

– Нет, постой! Живо возьми тряпку и протри тут все! Чтоб не одной пылинки! Сам ее встречу!

– Рад стараться, вашблагородь, – привычно козырнул Пичугин и пошел к ведру с тряпкой, коей подтирали кровь с пола и мебели при допросах в кабинете следователя. – Это мы мигом. Это мы завсегда.

Травкин быстро пригладил свой пробор в волосах, тщательно укладывая каждую волосинку. Достал из шкафа мундир и, застегиваясь на ходу на все пуговицы, поспешил к вахте.

А там баронесса Измайловская ждала и гневно тонкие ноздри раздувала. Травкин понял, что оплошал, задержался и засуетился, прыгая рядом, пока шли к кабинету, преданно в глаза заглядывая, желая поймать благосклонность.

Не поймал.

Измайловская оправдывала свою фамилию и была непреступна. Плыла вперед крейсером, шурша юбками. И даже не поглядывала на старательного и угодливого следователя. Словно и не было того.

Обидно стало Травкину. Уж не пустое он место, а должностное.

Насупился воробышком, заложил руки за спину и стал вышагивать чинно, контролируя каждый свой вздох. Но как ни старался, перед чарами красавицы не мог устоять. Волновала его баронесса, дурманила голову своими дорогими духами, и сердце что-то тревожно сжималось. Словно что-то древнее в нем пробуждала, инстинкты, и было от этого хоть сладостно, но очень постыдно, явно не по-христиански.

– Сатана, – прошептал Травкин, незаметно крестясь.

– А вы, голубчик, стало быть… – задала свой вопрос баронесса, когда они остановились перед темноокрашенной дверью.

– Титулярный советник Травкин, – гордо вскинув голову, отрекомендовался следователь. И распахнул дверь в свой кабинет. Тряпка из рук Пичугина