12 апостолов блокадного неба - Марина Викторовна Линник Страница 5

Смерив его оценивающим взглядом, старший лейтенант отошел от новобранца и принялся объяснять вновь прибывшим боевые задачи, поставленные Ставкой. «Удерживать рубеж во что бы то ни стало», – гласил приказ, утвержденный для его роты.

Так началась служба Сонмирчи Найканчина, чье имя со временем обросло легендами, превратившись в символ неукротимой силы. «Сибирский колдун» – так окрестили его фашисты, чьи сердца сковывал ледяной ужас при одном упоминании эвенка. Ему посвящали строки прославленные поэты, его подвиги воспевали в сказаниях боевые товарищи. Но до этих дней славы было еще далеко. Пока же он был лишь одним из многих, призванных защищать Родину. Впрочем, «одним из многих» – это не совсем точное определение. С первых дней службы Сонмирча словно нарочно испытывал терпение окружающих. Языковой барьер воздвигал между ним и сослуживцами стену непонимания: путая команды, совершая досадные ошибки, он раз за разом ставил себя в неловкое положение. Вскоре от него отвернулись все: его не брали в разведку, избегали в бою. После очередного провала, едва не стоившего жизни группе разведчиков, старший лейтенант в сердцах отправил рядового на кухню. Но и там Найканчин не задержался надолго.

– Товарищ лейтенант, – через пару дней взмолился повар, – не могу! Увольте, отошлите, накажите, посадите под арест, но заберите вы от меня этого бестолкового. – Ни черта не может. Руки точно не из плеч выросли, а из…

– Так уж и «ни черта»? – перебил его командир роты, недоуменно уставившись на подчиненного. – По-моему, ты преувеличиваешь. Не давай ему готовить, пусть чистит, моет, режет. Этому‑то не нужно же учиться?

– Да вы посмотрите, как он нарезал хлеб! – повар протянул наполовину поломанный кусок черного хлеба. – Говорит, что у него на родине хлеб вообще не режут, а ломают. А что он вчера сделал с картошкой? Это вообще ужас! От ведра осталась едва половина. Прошу вас, Гаврила Петрович! Заберите! Сил моих уже нет!

– Хорошо, так и быть, – нахмурился старший лейтенант и отправил незадачливого рядового на вещевой склад. Но и тут Сонмирча Найканчин не особо отличался внимательностью: постоянно путал размеры выдаваемого обмундирования, а часто вообще что‑то забывал положить в комплект.

– Что ж ты, ирод окаянный, делаешь? – возмущался пожилой рядовой, потрясая кулаками перед самым лицом помощника. – Нешто должен я получать из-за тебя взыскания? Головы у тебя, что ли, нет на плечах? Куды смотришь, дурья твоя башка? Сколько можно тебе показывать, как надо смотреть размеры и как следует укладывать? Вот, смотри еще раз, горе ты луковое… Эх, да ты, как я погляжу, ни на что не способен. Везде от тебя один вред. Худой ты человек, Соня, ох, худой.

За бестолковость сослуживцы считали его ни к чему не годным и открыто потешались над товарищем. К Сонмирче приклеились обидные прозвища «бестолковый эвенк» да «сонная муха», что, безусловно, очень сильно ранило доброе сердце рядового, но он молчал, лишь улыбался краешком губ в ответ на насмешки. И так бы продолжалось и дальше, не случись вскоре событие, перевернувшее жизнь солдата и изменившее отношение к нему.

Сентябрь 1941 года стал временем тяжелейших испытаний для всего советского народа. Красная армия терпела поражение за поражением. Рота рядового Найканчина удерживала занимаемый рубеж, раз за разом отбивая яростные натиски гитлеровцев. Однако, неся большие потери, изнемогая от голода и жажды и не имея достаточного количества боеприпасов, рота не могла долго обороняться.

Оказавшись в огненном кольце окружения, бойцы попали в безвыходную ситуацию. Старший лейтенант принял тяжелое решение.

– Товарищ командир, связи больше нет, боеприпасы на исходе, с едой еще хуже, – доложил сержант Чайка. – Что будем делать?

– Да, мы сейчас находимся в отрыве от других частей Красной армии. Что ж… будем прорываться. Иного выхода у нас нет. Соберите боеприпасы и провиант и разделите между солдатами. Пойдем ночью, – распорядился старший лейтенант.

Черное небо заволокло грозовыми тучами, скрыв луну, озарявшую землю. Ночь выдалась темной, не было видно ни зги. Куда ни кинь взгляд, повсюду черным-черно. Посчитав это добрым предзнаменованием, командир с остатками роты двинулся в путь в полном молчании. Но, не пройдя и пятисот метров, отряд натолкнулся на немецких лазутчиков. Затрещали выстрелы, в ответ застрочили пулеметы. Однако спустя несколько минут стрельба внезапно прекратилась, и темный лес вновь погрузился в звенящую тишину.

– Что происходит? Куда делись немцы? Неужели мы упустили их? – спросил раненый старший лейтенант, сраженный автоматной очередью. – Скверно, очень скверно. Если они доберутся до своих и сообщат им, что в лесу скрываются советские солдаты, то через полчаса-час тут их уже будет сотня, а то и больше. Сержант, прикажи всем занять оборону! Стрелять до последнего патрона, не отступать!

– Не волнуйся, товарщ командьир, никто не уходить. Все тута, – послышался голос рядового Найканчина. – Я стрелял. Никто не выжил.

– Откуда ты знаешь? – с недоверием уставился на него сержант Чайка. – Ты что, кошка? Только они могут видеть в темноте.

– Я не знаю, я чувствую, – только и ответил Сонмирча. – Разрешите найти их?

– А вдруг там засада? Вдруг их там много? Вдруг затаились и ждут, когда мы двинемся дальше? – усомнился в словах подчиненного старший лейтенант.

Эвенк повернулся в ту сторону, откуда пришли немцы, достал что‑то из кармана и… замер, прислушиваясь. Сидевший на влажной земле командир и стоявшие поодаль солдаты недоверчиво покосились на странного бойца.

– Не, никого больше нет, – через пару минут нарушил всеобщее молчание Найканчин. – Восемь их было, они все сичась в мире праотцов.

– Ты уверен? – колебался командир роты.

– Да, товарщ командьир, – кивнул эвенк. – Я могу показать, где они. Я знаю.

– Но как? – не унимался сержант Чайка. – Темно, хоть глаз выколи, а ты утверждаешь, что убил их всех. Как ты различил‑то их?

– Разрешите сходить за убитыми.

– Хорошо, разрешаю. Сергей, – обратился он к сержанту, – возьми пару людей, сходите с рядовым. Может, Соня говорит правду.

– Слушаюсь! – козырнул Чайка и, бросив на Найканчина суровый взгляд, приказал двум солдатам следовать за эвенком.

Через полчаса тела восьмерых немцев уже лежали на небольшой полянке, окруженной пожелтевшими березами, изуродованными войной.

– Невероятно, – изумился старший лейтенант, рассматривая убитых, – ты попал им прямо в голову! Но как? Как ты смог увидеть лазутчиков?

– Я не видеть, я чувствовать, – пожал плечами эвенк, ничуть не удивленный своей работой. – Я бултамнй… то есть охотник. Мой отец был охотником, мой дед, дед амйнмй… моего отца. Я чувствовать, мои предки чувствовать…

– Никогда бы не поверил, если бы не увидел собственными глазами, – пробормотал командир роты, с любопытством разглядывая тщедушного рядового. – Что ж, Соня, если нам суждено будет выбраться из окружения, то обещаю составить рекомендательное