Катастрофа 1933 года. Немецкая история и приход нацистов к власти - Олег Юрьевич Пленков Страница 31

Важно отметить, что к откликам на немецкий характер целесообразнее обратиться именно в рассматриваемый период «бидермайера», когда завершилось его формирование, а не после мировых войн ХХ в., когда на этот вопрос наслоились многократные идеологические интерпретации, которые, по существу, погребли объективный взгляд на национальный характер и даже саму возможность его. XIX в. как пора наивысших достижений немецкой науки, литературы, музыки, искусства предоставляет обширные возможности для далеко идущих обобщений и характеристик, не отягченных взаимными обидами, предвзятостью и претензиями.

Немецкий национальный характер

Национальный характер вообще является важной частью национальной политической культуры, представляет собой смысловой стержень всякой национальной истории. Нация – это по преимуществу характер; еще в XVIII в. французские энциклопедисты открыли, что каждый народ обладает своим национальным характером, который влияет на историческое развитие. Возвышение или падение отдельных наций может быть связано с тем, что в разные исторические эпохи разные черты национального характера имели различную ценность, либо оборачиваясь преимуществом, либо превращаясь в бремя. Не следует только абсолютизировать эти качества. «Национальные особенности, – писал Д. С. Лихачев, – это достоверный факт. Не существует только каких-то единственных в своем роде особенностей, свойственных только одному народу. Все дело в некоторой их совокупности и в кристаллически неповторимом строении этих национальных и общенациональных черт»[203].

Рассмотрение национального характера позволяет глубже понять национальную сущность традиции, освободиться от абстрактно-социологических стереотипов, согласно которым все в мире подчиняется общим законам. В действительности эти всеобщие законы многократно преломляются под влиянием национальных особенностей и традиций. В мире существует великое разнообразие национальных характеров, исследование которых ведется не очень активно по причине большой опасности субъективного выбора материала, неуловимости объекта исследования, размытости критериев и категорий. Одна из лучших книг на тему национального характера – это опубликованный курс лекций крупного чиновника Лиги Наций, затем профессора Оксфордского университета Сальвадора де Мадариаги «Англичане, французы, испанцы» (1928)[204]. К сожалению, интересующие нас проблемы в этом блестящем исследовании не рассматриваются, но о немецком национальном характере есть очень известная и солидная работа профессора Гейдельбергского университета Вилли Гельпаха «Немецкий характер» (1954). Гельпах одно время был активным политическим деятелем – в 1925 г. он выдвигался от демократической партии на пост президента республики, набрал 1,5 млн голосов. Главным достоинством книги Гельпаха является то, что, в отличие от Мадариаги, который выводил национальный характер из национальной психологии, в ней привлекается весьма многообразный и многоплановый материал, в том числе и исторический. В значительной мере характеристику черт немецкого национального характера автор позаимствовал из этой классической работы Гельпаха. Это заимствование кажется уместным, во-первых, потому, что снимает многие этические вопросы (немец пишет о немцах), а во-вторых, потому, что всякие национальные характеристики кажутся всегда легкими для представителей другой национальности и, как правило, выглядят нелепыми для человека той национальности, о которой идет речь.

Немцы через всю свою историю пронесли следующие наиболее неизменные качества своего характера, которые отчасти сохраняются и сейчас: трудолюбие, основательность, любовь к порядку, грубость, упрямство и мечтательность[205]. Рассмотрим каждое из этих качеств и попытаемся определить их значение.

Трудолюбие, работоспособность, дельность можно считать не только общей чертой, присущей немцам, но и свойством этики всех реформированных христиан. Если следовать этой логике, то к немцам-католикам эта черта относится в меньшей степени, что в общем соответствует истине, ибо социологические опросы и обследования даже в 70-е гг. нашего века показывали в ФРГ непропорционально высокую квоту выходцев из протестантской среды в «беловоротничковых» профессиях, среди предпринимателей.

Именно благодаря трудолюбию немцы смогли достаточно быстро избавиться от последствий кризиса 1923 г. и достичь немалого в развитии экономики в период стабилизации 1924–1929 гг. Лишь Великий кризис 1929 г. нарушил структуры национальной экономики и сделал невозможным какой-либо эффективный труд, что немцы очень тяжело переносили психически – это обстоятельство Гитлер умело обыграл в своей пропаганде.

Если в романских странах после 1945 г. долгое время продолжали оставаться руины, то в Германии они исчезли почти сразу: развалины аккуратно разобрали, отделяя целые кирпичи, «женщины развалин» (Trümmerfrauen), как их впоследствии называли немцы. Собственно, самой важной предпосылкой «немецкого экономического чуда» в 50–60 гг. следует считать то же, вошедшее в поговорку, немецкое трудолюбие. Даже в 60-е гг. нашего века по демоскопическим опросам немцы на вопрос, какое самое главное качество их нации, на первое место ставили трудолюбие; англичане, американцы, норвежцы – миролюбие, а французы и итальянцы – ум. Запечатленный в сердцах немцев завет, что работа – это «украшение гражданина», относится как раз к эпохе «бидермайера». Богатство ничуть не меняло образа жизни немца-бюргера. Социальная дистанция и разрыв между крупными и мелкими буржуа, между буржуа и низшим классом, проявившиеся в ХХ в., в эпоху «бидермайера» едва существовала, что дополнительно подтверждает общую этическую значимость этой короткой, но весьма значимой эпохи немецкой истории.

Основательность, последовательность, стремление к завершенности являются также примечательной чертой немецкого характера, которая, правда, часто подводила немцев. Дело в том, что в политической сфере последовательное доведение до логического конца какого-либо намерения обыкновенно приводит либо к бессмыслице, либо к противоположным результатам. К примеру, в расовом учении немцы любовь к собственному народу логически продолжали до ненависти к другим народам или стремление к совершенству, основательность в функционировании государственной бюрократии привело не только к удобству, чувству безопасности и уверенности граждан в государственной власти, но и к всесилию бюрократии, которая постепенно подменила все и начала развиваться по внутренне присущим ей законам. Основательное, последовательное отношение к политической ответственности также имело противоположный результат, о чем свидетельствует следующий исторический анекдот, приводимый Дарендорфом. В 1939 г. в ответ на слова некоего американца о том, что свобода – это величайшая ценность и вместе с ней немцы очень много потеряли, немец – торговец колониальными товарами ответил: «В этом вы вообще ничего не поняли. Ранее мы должны были ломать голову на выборах с этими партиями, голосованиями. Мы несли ответственность, не имея ничего взамен. Теперь же мы свободны»[206]. По этой же причине немцы – наиболее методичный народ. Кант справедливо отмечал, что немец скорее будет совершенствовать уже данный метод, чем изобретать новый. «Истинная природа немца, – писал Вильгельм Шубарт, – это методичность, которая легко вырождается в схематизм»[207].

Один из блестящих немецких гениев, Гегель, задался целью создать и создал всеобъемлющую и завершенную философию истории и основательно измыслил идеальный общественный порядок, в котором государство играло исключительную роль и развивалось по законам, недоступным и неподвластным человеку, оно было скорее нравственной идеей. Гегелевское государство было не способом политической организации общества, а непогрешимым и совершенным созданием: послушание,