Под знаком тибетской свастики - Фридрих Наумович Горенштейн Страница 15

- И все-таки тебе очень понравилась Вера, - сказал Гущин, - ты скрытен в любви, такая любовь еще более опасна. Поверь мне, опытному знатоку женщин.

16. Сцеиа

Как ни странно, но в очередной нашей с бароном поездке по сопкам среди волчьего воя и трупоедства барон тоже заговорил о женщинах.

- В традиционном противостоянии Востока и Запада, - гово­рил барон, - Запад ассоциируется у меня с женским началом, родив­шим химеру революции как апокалиптический вариант плотского соблазна.

- В построении цивилизации вы полностью отвергаете жен­щину? - спросил я.

- Я смотрю на женщин как на печальную необходимость, не более - ответил барон.

- Но европейская цивилизация - это жен­ское начало, она, как и женщина, есть олицетворение продажности и лицемерия. Позлащенный кумир, который Запад в гибельном ос­леплении вознес на пьедестал, свергнув оттуда героев и воинов. Я давно мечтаю об ордене военных буддистов, чьи члены давали бы обет безбрачия. Победитель дракона, рыцарь н подвижник, явится не из Европы, а появится на противоположном конце Евразии.

- Нечто подобное есть и у Ницше, - сказал я.

- Да, - ответил барон, - я вслед за Ницше могу выстроить тот же ряд презираемых мною тварей: лавочники, крестьяне, коровы, женщины, англичане и прочие демократы. Что касается западных наций, то падение там общественной морали, включая молодое по­коление женщин, всегда повергало меня в ужас. В России картина еще безнадежнее: половая распущенность ужасна, сожительство вне брака тем более никого не шокирует.

Мы выехали на ночную поляну, где стая ворон клевала трупы.

- Однако, где ж мой филин? - тревожно спросил барон и вдруг заухал. В ответ из чащи леса раздалось уханье, и филин вылетел на поляну.

- Проспал к ужину, - засмеялся барон, - а я уж думал, что мой любимец заболел, хотел вызывать дивизионного ветеринара, пове­леть ему немедленно отправиться в сопки, найти филина и лечить его.

Барон с умилением смотрел, как филин согнал ворон, уселся на одном из трупов и начал ужинать. Потом барон тронул коня, и мы поскакали дальше.

- Вскоре, есаул, нам предстоит поездка к Семенову в Читу, - сказал барон, - подготовьте материалы, предстоит наступление на Ургу как начало создания великой Монголии. Я верю в успех, но в последнюю свою поездку в Читу я эту веру чуть не потерял. Семе­нов после занятия Читы утратил интерес к планам военной кампа­нии. Будем надеяться, временно. Всякому движению нужны истин­ные вожди, умеющие мечтать. А вожди новой России, как, напри­мер, Семенов, мечтают лишь о том, чтобы своих любовниц уравнять в правах с евнухами. Без поддержки Семенова никакой успех невоз­можен. Но пассивность и апатия некоторых лиц, окружающих Се­менова, губит все. Во взаимоотношениях с Семеновым нужна уме­лая дипломатия. Мне катастрофически не хватает профессиональ­ных людей.

- Ваше превосходительство, - сказал я, - тут есть один дипло­мат из Петербурга. Он просит у вас аудиенции.

- Кто?

- Голубев. Он работал в министерстве иностранных дел.

- Голубев. Не знаю.

- Он просит аудиенции с женой.

- Женатик, - сказал барон, - хоть законный брак?

- Похоже, законный. Жена его окончила Смольный институт.

- Ну пусть приходит, поглядим, что за дипломат.

17. Сцена

Барон принял Голубева, вежливо беседовал с ним. Жена Голубева находилась в передней части юрты, рядом со мной. Мы молча­ли, прислушивались к доносящемуся разговору. Я старался выгля­деть вежливо-нейтральным. Но не всегда это мне удавалось. Вре­мя от времени я бросал взгляд на прекрасный овал лица, на белоку­рые волосы, перехваченные лентой. Несколько раз наши глаза встре­чались, и тогда сладко ныло сердце. Хотелось сказать Вере нечто приятное, хоть что-нибудь, но сердечное. Однако я волновался и не находил слов. Меж тем беседа барона с Голубевым, которая ве­лась в негромких спокойных тонах, вдруг начала становиться все шумнее и беспокойнее.

- За годы гражданской войны, - взволнованно говорил Голу­бев, - мы много раз были близки к победе над большевиками, но предательство, самолюбие, неспособность вождей белого движения договориться между собой всякий раз уничтожали победу.

- На кого вы намекаете? - вдруг вспылил барон. - Сам-то вы кто? Вы из интендантов, следовательно, мошенник.

- Милостивый государь, - тотчас побагровел Голубев, - во-первых, я служил не в интендантстве, а в министерстве иностран­ных дел. А во-вторых, в порядочном обществе так не говорят.

- Ах, в порядочном обществе, - закричал барон, - наверно ду­маете, что находитесь в петербургском салоне среди жидовских ад­вокатов, низких нигилистов-крамольников и изменников. Выпороть его!

Вера Голубева вскочила и бросилась к барону.

- Господин барон, - возмущенно сказала она, - мы принадле­жим к высшим петербургским фамилиям. Мой муж близкий родст­венник свиты его величества адмирала Арсеньева.

- Выпороть! - еще громче закричал барон.

Видя бешенство и непреклонность барона, Голубева сменила тон.

- Господин барон, - умоляюще сказала она, - как женщина, прошу вас отменить наказание.

- Если за какого-нибудь провинившегося солдата или офицера ходатайствует женщина, - сказал барон, - то я увеличиваю ему меру наказания. Вы же вовсе штатские особы. Выпороть! - крикнул он опять, побагровев.

- Ее тоже выпороть. Положите их рядом, по-супружески. Сипайлов!

Сипайлов вырос как из-под земли.

- Сипайлов, его пусть порет адъютант, поручик Жданов. Он хорошо порет. А ее я приказываю пороть вам, своему адъютанту, - обратился барон ко мне.

Не стану описывать, что я испытал. Голубева и его жену поло­жили рядом, полуобнаженных. Спина Голубева была исполосована Ждановым до крови. Я же старался бить помягче. Барон это заме­тил.

- Жалеете ее? - сказал он, усмехнувшись. - Видно уж влюбле­ны, юбочный угодник! Ладно, пока с этой женщины позора доволь­но. Отправить ее в обоз, написать коменданту обоза Чернову, чтобы использовал на тяжелых грязных работах. Пусть солдатские каль­соны стирает, барыня петербургская. А мужа-дипломата назначить рядовым в полк.

18. Сцена

Вскоре я увидел Голубева уже на плацу. Куда девалась его ари­стократическая спесь. Одетый в солдатский мундир, который сидел на нем, как на огородном пугале, он неумело семенил, стараясь пристроиться к общему солдатскому шагу, подгоняемый злой коман­дой фельдфебеля.

- Поистине от великого до смешного всего один шаг, - сказал Гущин, который тоже наблюдал за муштрой бывшего дипломата.