Флэшмен и Морской волк - Роберт Брайтвелл Страница 8

и крича: «Нечестно!» и «Требую судейского разбирательства!», а Жасмин все так же сидела на мне. Стюарт со своим жокеем прыгнули следом, и старик с полотенцем объявил, что забег недействителен — а уж ему-то было знать, поскольку, как выяснилось, он был судьей верховного суда. Стюарт представил меня паре других младших чиновников, которые в это же время оказались в том же бассейне с другими девушками. Один был старшим чиновником в Министерстве иностранных дел, другой работал в Казначействе. Я понял, что дружба со Стюартом поможет мне войти в нужные круги общества куда легче — и приятнее, — чем дважды два.

В последующие несколько недель я провел немало времени со Стюартом и его компанией, и это, безусловно, был поучительный опыт. Я начал брать уроки фехтования вместе с ним — не потому, что ожидал поединков, а потому, что это был модный в то время способ поддерживать форму. К тому же в Лондоне был избыток учителей фехтования, многие из которых бежали от Французской революции. Нашим учителем был месье Жискар, и мы проводили многие часы с рапирами и шпагами, изучая формальные позиции и ответные удары, дозволенные в спортивном поединке. Благодаря защитной одежде и затупленным клинкам мы бились часами, не получая ни единой царапины. Были еще петушиные бои, травля медведей и скачки. Помню, мы видели, как некий парень по имени Белчер стал чемпионом по боксу, к счастью, всего за семнадцать раундов, поскольку его предыдущий бой длился пятьдесят один. Мы смотрели крикет и видели, как некий Робинсон экспериментировал с крикетными щитками для защиты ног, но они постоянно спадали и мешали ему бегать.

Короче говоря, я попал в беспутную компанию в то время, когда быть изнеженным денди было последним писком моды. Это была эпоха Бо Браммелла, который возвел в культ мужскую моду, и его примеру следовали Принц-регент, или «Принни», как его звали, и весь лондонский свет. Портные быстро смекнули, как можно обирать богачей, предлагая самые модные фасоны и цвета, и эта одежда стала баснословно дорогой. Я никогда не входил в круг Принни, но однажды слышал, как кто-то спросил Бо Браммелла, во сколько, по его мнению, должен обходиться гардероб холостяка. Тот ответил: «При разумной экономии, думаю, можно уложиться в восемьсот фунтов в год». И это в то время, когда средний заработок ремесленника составлял всего фунт в неделю.

Это было безумное время. Помню, как видел одного человека, который буквально рыдал из-за того, что не мог достать крават нужного сливового оттенка. Помню, у меня был шелковый жилет в черно-желтую клетку, которым я был безмерно доволен и носил так часто, как только мог. Мне казалось, что я выгляжу в нем настоящим щеголем. Странное дело, я снова увидел его несколько лет назад, когда экономка показала мне его, разбирая одежду для благотворительности. Я был рад с ним расстаться: он бы на меня все равно уже не налез, да и я подумал, что он поможет какому-нибудь местному деревенщине стильно выделиться из толпы. Несколько недель спустя я выехал на конную прогулку и, чтоб мне провалиться, увидел его на чучеле в одном из полей. У здешних мужланов нет ни капли вкуса!

Да, Лондон в конце лета и осенью 1800 года был, вероятно, самым беззаботным временем в моей жизни. Для молодого человека без забот и обязательств, с золотом в кармане, это была площадка для увеселений. И все же модная компания, в которую я попал, беспробудно пила, безудержно играла и была настолько одержима тем, чтобы их видели в правильной одежде и в правильных местах, что превращала удовольствие в тяжелый труд. Даже в моем юном возрасте это казалось легкомысленным, фальшивым и бессмысленным, и я с трудом понимал, как можно всерьез расстраиваться из-за правильного оттенка сливы. О, я наслаждался всеми вечеринками, флиртом и днями, проведенными на скачках и других состязаниях, но в мире, где люди отважно сражались на суше и на море, где нас окружала вполне реальная борьба бедняков за выживание, одержимость такими пустяками, как одежда, казалась смехотворной.

Оглядываясь назад с высоты долгой и полной событий жизни, я теперь понимаю, что они просто пытались придать своим жизням смысл. Золотая молодежь не занималась государственными делами, приходила в ужас при мысли о дисциплине в армии и, ведомая Принни, главным из прожигателей жизни, просто хотела показать, что их жизнь имеет какое-то значение. Личный пример Принни, разумеется, не поощрял модников вести более осмысленную жизнь. Ему тогда было тридцать восемь, и он уже весил восемнадцать стоунов из-за своей жадности и обжорства. Герцог Веллингтон описывал его как «худшего человека, которого я встречал в своей жизни, самого эгоистичного, самого лживого, самого злобного, лишенного начисто хоть одного искупающего качества».

К тридцати трем годам Принни также наделал долгов на сумму свыше шестисот тысяч фунтов, а это означало, что его беспутной компании было нелегко поспевать за модой. Немногие обладали огромным личным состоянием, другие же постепенно все глубже увязали в долгах, рискуя навлечь на себя позор и бесчестье. Некоторые заканчивали в долговой тюрьме, другие стрелялись, пара человек даже оказалась в новоиспеченных Соединенных Штатах. Даже Бо Браммелл в конце концов бежал во Францию, спасаясь от банкротства, и умер в нищете. Поскольку у меня не было дохода, я определенно жил не по средствам и просаживал те немногие деньги, что у меня были, быстрее, чем герцогиня в шляпном магазине. От Каслри больше не было вестей, а вексель, который дал мне отец, быстро кончился. Я занял еще двадцать гиней у брата, который был в ужасе от того, с какой скоростью я спустил первые пятьдесят, и не одобрял моей дружбы со Стюартом. Чего мой брат не знал, так это того, что я занял еще сотню на свое имя в банке отца.

Всему настал конец, когда однажды вечером мне вручили письмо от отца, которому Джеймс, очевидно, представил весьма однобокий отчет о моих похождениях. Я был в ярости — родной брат на меня наябедничал! Впрочем, он всегда был напыщенным доносчиком, так что удивляться не стоило. Отец прислал еще денег, но теперь Джеймс должен был выдавать мне содержание, словно я какой-то паршивый школьник. С этим я мириться не собирался, и мы с братом устроили грандиозный скандал, после которого я снова хлопнул дверью. Я был вне себя от злости, и больше всего меня бесило то, что я понимал: пока Каслри не подыщет мне место, у меня, скорее всего, не будет иного выбора, кроме