Морской царь - Евгений Иванович Таганов Страница 34

сокращении войск: полтысячи арабов отправилась в Кят, а хоругвь Наки быстрым ходом поскакала на север. На третий день пути из Эмбы появился первый караван из верблюдов и двуколок нагруженных водой, ячменными лепёшками и древесным углём, и все походники, включая иноземцев, здорово приободрились. Открылось даже своё небольшое торжище. Сперва, правда, арабы и кятцы делали вид, что у них нет ни золота, ни серебра.

— Ну и отлично, давайте платить другим, — отвечал им Корней и менял уголь и лепёшки на платки и подковы, сёдла и медные блюда. Потом дошло дело и до кятских серебряных динаров и золотых серёжек.

Научили дарпольцы своих попутчиков и «ратайскому костру», когда рядом выкапывались две небольших ямки: в одной был собственно костёр, а из другой ямки в первую проделывалось узкое поддувало. Не особо какая хитрость, но в три раза сокращала расход драгоценного в пустыне топлива.

Скоро уже не только старики и беременные женщины следовали на дарпольских повозках, но и матери с большими выводками детей и кто просто обезножил от тяжёлой дороги. Под конец на повозках даже нашлось место и для двух десятков изнурённых и больных арабских воинов. Тут заодно выяснилось, что они вовсе не арабские, а персидские и курдские и лишь воеводы у них арабские.

Корней был прав, когда докладывал, что мечи и стёганые доспехи есть лишь у сотских, рядовые воины ограничивались кожаными щитами, секирами и дротиками. Луки имелись лишь у трети конников, да в колчанах не больше чем по десять стрел. Понятно стало почему ислахцы не ввязались в большое сражение — воевать им по сути было нечем.

В каждое посещение фоссата Ислах брал по двое-трое своих воевод, всякий раз других. Князь думал, что так он хочет им показать все «хазарские» секреты и заодно подкормить дарникским угощением. Корней же утверждал, что визирю просто нужно убедить подчинённых в силе военного снаряжения и выучке «хазар», дабы потом было оправдание за своё «замирение» перед кятским эмиром.

Особенно поразило Дарника, когда он узнал, что часть ислахских воинов набрана из рабов, купленных на невольничьих базарах.

— Как же так, разве они могут доблестно сражаться? — недоумевал князь.

— А выбор у них невелик: или работа на рудниках и в каменоломнях, или не обременительная военная служба, — объяснил визирь. — Да и для казны облегчение — не надо платить им жалованья. А когда примут нашу веру и отличатся на поле боя, то могут стать полноправными воинами-гулямами.

Также сильно интересовало Дарника: за счёт чего арабам удалось столь расширить свою империю. Визирь охотно поделился с ним и этим секретом:

— Аллах послал нас во все страны, чтобы освободить все народы от тирании их недостойных правителей и сделать их слугами истинного Господа, дабы их нищета превратилась в благополучие, а справедливость заменила угнетение. Он послал нас принести свою веру всем этим людям и привести их к исламу. Никак иначе сто лет побед нашего оружия объяснить нельзя.

При этом сам Ислах вовсе не выглядел каким-либо одержимым человеком, просто высказывал своё мнение и только, что действовало лишь с ещё большей убедительностью.

Перед самой отправкой в Кятский поход ещё в Дарполе Лидия вручила Дарнику переписанные тайные листки Отца Алексея. Это оказалась ханьская книга под названием «Искусство войны». Всю дорогу князь с любопытством заглядывал в неё. Теперь же у него в лице Ислаха появился собеседник, с которым хотелось это «искусство» обсудить.

— «Сунь-Цзы сказал: у полководца есть пять опасностей, — вслух читал Рыбья Кровь визирю во время вечернего отдыха, с удобством расположившись в шатре, — если он будет стремиться умереть, он будет убит, если он стремится обязательно остаться в живых, он попадёт в плен, если он скор на гнев, его будут презирать, если он самолюбив, его могут оскорбить, если он будет любить людей, его могут обессилить».

Ислах напряжённо слушал.

— А как понимать последнюю опасность?

— Я думаю, что если всё прощать ратникам, они перестанут слушаться.

— А может это касается пленных? — вслух размышлял визирь.

— Тут у них есть отдельно об этом, — Дарник отыскивал нужное место и зачитывал его: — «Если полководец разговаривает с воинами ласково и учтиво, значит, он потерял своё войско. Если он без счёту раздаёт награды, значит, войско в трудном положении. Если он бесчетно прибегает к наказанию, значит, войско в тяжёлом положении. Если воины уже расположены к нему, а наказания производиться не будут, ими совсем нельзя будет пользоваться. Если полководец сначала жесток, а потом боится своего войска, это означает верх непонимания военного искусства».

— Великолепно! Я должен это переписать себе! — снова и снова восклицал в восторге Ислах, особенно от советов мудрого ханьца относительно походов, обмана противника и соглядатаев. — Как это к тебе попало? Сколько ты за это хочешь?!

— Одни листики меняю только на другие листики, — со смехом отвечал князь и уже не мог отвертеться, когда на следующий день визирь привёз ему целый сундук книг и свитков на ромейском языке, отобранный у кятцев.

— В Эмбе сядешь за стол и сам в два дня перепишешь это «Искусство», — согласился Дарник, с удовольствием принимая подношение.

Ещё сильней они задружились, когда выяснилось, что у каждого по три жены, тут уж вообще не стало никакого удержу, так хотелось узнать, как с этим делом обстоит у другого. Как же хохотал визирь, когда Дарник, предварительно выслав из шатра всех, кто понимал по-ромейски, рассказывал, как ему приходится исхитряться, чтобы в течение дня обходными тропами посетить всех трёх жён. Сам Ислах держал свой гарем в строгости, лишь у старшей жены в его доме было две горницы, две остальные занимали по горнице.

— И соблюдать мне с ними постельное равенство тоже не надо, — утверждал визирь.

— А если начнут на это ныть и жаловаться?

— Тогда я говорю «Ты отлучена», а она тут же должна вернуться к родителям.

— Вот так просто? — восхитился князь.

— Зато ни одна из них никогда не переступает в своих причитаниях опасную черту.

Ислах был на двенадцать лет старше Дарника и младшему многоженцу особенно хотелось узнать, как бывает, когда уже телесно не можешь в течение одного дня и ночи разделить своё ложе сразу со всеми жёнами.

— Ну, во-первых, одна или две жены постоянно беременны, — отвечал визирь, — во— вторых, у женщин бывают кровавые дни, в-третьих, у нас бывает много дней для