Вооружение Одиссея. Философское путешествие в мир эволюционной антропологии - Юрий Павлович Вяземский Страница 29

У Симонова сложно переплетены ситуационные, практические, жизненные доминанты индивидуального человека. Фрейд увидел в Либидо доминанту жизни всего человечества! Причем доминанту исторически непрерывную (как в фило; так и в онтогенезе) и единственно возможную!

Почему такая честь именно Либидо? Да потому, что оно доставляет нам «необыкновенно высокое наслаждение»83; «самое интенсивное удовольствие, доступное человеку, – наслаждение при совершении полового акта»84. Сомневаюсь, что с подобным утверждением согласились бы такие люди, как Юлий Цезарь, или Наполеон, или Сталин. Прежде всего потому не согласились бы, что у них был другой источник самого интенсивного удовольствия и необыкновенно высокого наслаждения. Скорее их любовь к женщинам была результатом сублимации – точнее, витализации – их социальной жажды власти.

«Сексуальность – единственная функция живого организма, выходящая за пределы индивида и обеспечивающая его связь с видом»85. – Постойте, а когда солдаты старой наполеоновской гвардии умирали за своего императора, разве не выходили они за пределы себя и не обеспечивали тем самым единственно ценную для них связь – с нацией, с величием Франции, с их маленьким и толстеньким кумиром и богом?

«…Влечения, которые можно назвать сексуальными в узком и широком смыслах слова, играют невероятно большую и до сих пор непризнанную роль в возникновении нервных и психических заболеваний»86. Однако ученик, а затем научный противник Фрейда, Альфред Адлер, показал, что многочисленные случаи неврозов намного лучше и удовлетворительнее могут объясняться «потребностью во власти»87.

Одним словом, Либидо, конечно, мощное, многоликое, властное и мстительное влечение. Но нет никаких оснований категориально превозносить его над другими автономными потребностями, объявлять движущей силой человеческой истории. Оно, конечно, Александр Македонский неукротимый и неистовый был человек, но ведь не это самое… как бы мне осторожнее выразиться, чтобы не потревожить тень его матушки, Олимпиады?.. Во всяком случае, никакое либидо не объяснит мне, почему Македонский дошел до Индии и перевернул весь мир.

§ 23е

Как видим, нарушен всего один из симоновских принципов – принцип доминанты, и даже гениальную систему великого Фрейда начинает типово лихорадить. Как следствие возникают противоречия.

Противоречие с жизненной реальностью. Сам Фрейд, описывая так называемые ошибочные действия, в качестве примера приводит нам эпизод из жизни «одного известного немецкого химика», брак которого не состоялся, потому что ученый забыл о часе венчания и вместо церкви пошел в лабораторию88. Однако тут, похоже, не либидо сработало, а напротив – научная доминанта вытеснила и самое либидо, и правила приличия, и жалость к невесте, и, наверное, сложный комплекс социальных мотиваций, как правило, сопутствующий браку. Забывчивый химик, добавляет Фрейд, «был так умен, что ограничился этой одной попыткой и умер холостяком в глубокой старости»89. Стало быть, не просто ситуативная доминанта, а доминанта жизни заставила совершить «ошибочное действие», а после властно запретила его исправлять, ибо, с точки зрения главенствующей потребности, такое удовлетворение второстепенного либидо для данной личности могло стать опасной ошибкой.

Противоречия внутри системы. Они постоянно ощущаются у Фрейда. Либидо, объявленное тоталитарной основой жизни, должно определять, руководить и направлять, но оно почему-то не руководит и не направляет, и в результате мы имеем дело с доминантой человечества, над которой само человечество, индивидуально-психически представленное в Сверх-Я, постоянно глумится, стесняя ее, вытесняя и в некоторых случаях подавляя. Что это, простите, за основа жизни, с которой жизнь так безжалостно и неуважительно обращается? Отсюда почти постоянная невротичность фрейдовских системных построений и агрессивная истероидность фрейдовской метафизической мысли, когда она вторгается в сферу социально-политическую и особенно – в мир художественного творчества и в царство религии. Сам Фрейд, похоже, не чувствовал этого. Но предсознательная невротичность и бессознательная истероидность его системы отпугнула двух самых талантливых и знаменитых его учеников – Альфреда Адлера и Карла Густава Юнга. Не они ушли от Фрейда – великий психолог сам прогнал их от себя. Так как был человеком властным и не терпящим возражений. Наука была для него всем, ради нее он был способен на любые жертвы.

И с эдакой безусловной научной доминантой жизни и с ярко выраженной социальной потребностью идеологически господствовать над людьми – не кажется ли вам, что сам Фрейд как живой человек представлял собой авторитарное противоречие своей либидозной системе?

III

§ 24

Предлагаю вам новый антропологический подход или метод исследования. У меня для него и название есть, греческое, разумеется, «орцг|». Помните? Мы уже встречали это слово в философии стоиков. Обычно его переводят как «импульс», но стоики видели в нем «стремление души к чему-то»90, одну из четырех «способностей души», наряду со способностями представления (cpavTOioi), согласия (auvKoiTOi0ECog) и общей разумности (Хоуод)91 В словарях «ормэ» переводится как (1) быстрое, сильное движение или стремление, напор, натиск; (2) порыв, стремление, желание; (3) выступление в путь, «орцсхш» – двигать, устремлять, побуждать, возбуждать. Более того, от греческого «ормэ», как я понимаю, происходит русское слово «гормон». А что такое гормон? С одной стороны, один из самых известных внутренних агентов организма, а с другой, едва ли не самый загадочный биохимический механизм, влияющий на многие формы поведения. Самка канарейки, например, которая обычно строит гнездо только весной, после инъекции эстрогена, гормона яичников, начинает гнездостроение в любое время года92. Колюшка начинает мигрировать из глубоких мест в мелкие пресноводные нерестилища лишь тогда, когда специальные железы выделяют половые гормоны93. То есть гормоны теснейшим образом связаны с возникновением и исчезновением потребностей.

Пусть вас не смущает, что стоики в понятие «ормэ» вкладывали нечто иное. Мы ведь не отказались от использования слова «атом» на том основании, что Левкипп и Демокрит, которые это слово якобы придумали, считали атомы неделимыми; слово «атом», собственно, и означает «неделимый».

Необходимость в ормологическом (потребностно-мотивационном) методе ныне ощущается едва ли не во всех науках, занятых изучением жизни.

О потребностях заговорили в зоологии. Поведение животных, подчеркивает нобелевский лауреат Нико Тинберген, «определяется внутренними потребностями»94, «у каждого вида формируется такое поведение, которое наилучшим образом приспособлено к его нуждам»95. Другой нобелевский лауреат, Конрад Лоренц, говоря о новых явлениях и формах в эволюции животного мира, призывает «задаться вопросом, какое селекционное давление привело к появлению этих образований, иными словами – для чего они нужны»96. То есть, какая эволюционная потребность их породила.

Когда потребности животных не принимаются в расчет, происходят различного рода накладки. В экспериментальной зоологии таких примеров множество. Приведу лишь один, на мой взгляд, яркий и показательный. Карл Гесс