Вооружение Одиссея. Философское путешествие в мир эволюционной антропологии - Юрий Павлович Вяземский Страница 28

Кто осмелился, кто дерзнул?! «Я», то есть сознание или, выражаясь более осторожно, самая сознательная из фрейдовских структур. Именно Я (или «тенденции Я»63) осуществляет цензуру и проводит вытеснение нежелательных для него влечений, намерений и инстинктов. Я не просто отклоняет «импульс, душевный процесс», но еще у последнего при этом «отнимается энергия, которой он располагает, он становится бессильным… Весь процесс принятия решения о нем проходит под контролем Я»64. Во второй половине своего научного творчества Фрейд, правда, отобрал вытеснительную функцию у Я и передал ее Сверх-Я65. Но фрейдовский ноократизм от этого едва ли исчез, если мы вспомним, что Сверх-Я определяется как инстанция Я; и в любом случае Сверх-Я преобладающе психично, а не потребностно.

Свою цензорскую, контролирующую и подавляющую силу Я, оказывается, черпает в том, что оно, якобы единственное из трех структур, находится в прямых отношениях с внешним миром, «оно взяло на себя задачу представлять его перед Оно для блага Оно, которое в слепом стремлении к удовлетворению влечений, не считаясь с этой сверхсильной внешней властью, не смогло бы избежать уничтожения»66. Замечу, что, с точки зрения психофизиологии, это утверждение, мягко говоря, неточное. Не только наше сознание общается с внешним миром, и в общем объеме общений с окружающей средой доля сознания, пожалуй, наименьшая; во всяком случае, от уничтожения нас прежде всего спасает бессознательное (например, отдернули руку и лишь потом поняли, почему отдернули: сковородка-то горячая); затем – подсознательное (скажем, все побежали, и мы на всякий случай тоже побежали, еще не поняв, почему и отчего, – Симонов очень любит этот пример подсознательного оборонительного подражания).

По Фрейду, Я «имеет доступ к моторной иннервации»67. А потребностно-психическое, бессознательное Оно разве не имеет?

И можно ли говорить о самодержавии бессознательного, если основное терапевтическое усилие психоанализа Фрейд определяет весьма ноократически: «…укрепить Я, сделать его более независимым от Сверх-Я, расширить поле восприятия и перестроить его организацию так, чтобы оно могло освоить новые части Оно. Там, где было Оно, должно стать Я»68?

Но как этого достичь, когда нам только что объяснили, что «Я должно проводить в жизнь намерения Оно… изыскивая обстоятельства, при которых эти намерения могут быть осуществлены наилучшим образом»69; что Я «чувствует себя стесненным с трех сторон, ему грозят три опасности, на которые оно, будучи в стесненном положении, реагирует появлением страха»70; эти три опасности, или «три строгих властелина», или даже «три тирана» – внешний мир, Сверх-Я и Оно71, и вот от общения с ними в Я «возникает страх, реальный страх перед внешним миром, страх совести перед Сверх-Я, невротический страх перед силой страстей в Оно»72. Отношение Я к Оно Фрейд сравнивает с отношением наездника к своей лошади73: то наездник определяет направление движения, то лошадь несет, куда ей вздумается. А кто из них теоретически управляет в смысле тенденции жизни, решайте сами, так как лично меня Фрейд основательно сбил с толку.

§ 23в

В чем я совершенно уверен, так это в том, что в системе Фрейда нет и не может быть тех психических явлений, которые Симонов назвал сверхсознанием. Интуиция и предвидение, заявляет старина Зигмунд, не существуют74. Стало быть, Симонов никак не мог позаимствовать у Фрейда свое открытие: нечего заимствовать, если даже интуиция отрицается – иллюзия-де.

§ 23 г

Эмоции, эмоциональные состояния Фрейд, разумеется, принимает во внимание, Но, во-первых, эмоциональная сфера у него очень часто господствует над потребностной. «Не вытеснение создает страх, – настаивает Фрейд, – а страх появляется раньше, страх производит вытеснение!»75. Эмоция вытесняет потребность? – спросим мы.

Во-вторых, «Я – единственное место [сосредоточения] страха, только Я может производить и чувствовать страх… мы не знаем, какой смысл было бы говорить о «страхе Оно» или приписывать Сверх-Я способность к боязливости»76. То есть носителем и даже производителем страха объявляется самая сознательная из фрейдовских структур.

В-третьих, во всей эмоциональной палитре человека Фрейда занимает, пожалуй, один только страх.

Наконец смотрите, какое любопытное наблюдение: «неудовлетворение голода и жажды, двух самых элементарных инстинктов самосохранения, никогда не ведет к возникновению страха, между тем как превращение в страх неудовлетворенного либидо, как мы знаем, принадлежит к числу самых известных и чаще всего наблюдаемых феноменов»77. Я-то, наивный, всегда полагал, что самым элементарным и самым «страхоносным» является оборонительный инстинкт, а не голод и не жажда. И мне, грешному, часто казалось, что неудовлетворенная сексуальная потребность порождает не страх, а прямо противоположные эмоции и желания.

В любом случае, в этом фрейдовском тоталитаризме страха и намека нет на информационную теорию эмоций Симонова.

И еще меньше согласуется с симоновской системой теория Либидо.

§ 23д

Фрейд классифицирует потребности, но его классификация напоминает мне работу дровосека. Дровосеку нужно не живое дерево, а производственная древесина, попросту говоря, бревно, освобожденное от веток и сучьев. «Предполагается гораздо большее количество разнообразных влечений, чем это нужно: влечение к самоутверждению, подражанию, игре, общению и многие им подобные… Нам всегда казалось, что за этими многочисленными заимствованными влечениями скрывается нечто серьезное и могущественное, к чему мы желали бы осторожно приблизиться»78. «Осторожно приблизиться» в практике дровосеков означает точно и быстро отсечь топором то, что мешает. Больше всего нашему Дровосеку мешают инстинкты самосохранения или «влечения Я». Что с ними делать? Легко: давайте сведем их к голоду и жажде и попутно переименуем в «интересы» – истинным влечением и стремлением может быть только Либидо, или Эрос, или сексуальные влечения в широком смысле.

Социальные, говорите, потребности? Они нам не нужны, и с ними мы расправимся еще легче: объявим не самостоятельными и, Боже упаси, не автономными, а результатом сублимации сексуальных потребностей; они, дескать, «отклоняются от своих сексуальных целей и направляются на цели, социально более высокие, уже не сексуальные»79.

Какие-то там идеальные влечения? Тоже, представьте себе, сублимация. Вот, скажем, художник, «в нем теснятся сверхсильные влечения, он хотел бы получать почести, власть, богатство, славу и любовь женщин; но у него нет средств, чтобы добиться их удовлетворения…»80.

Возникли некие неподатливые «агрессивные влечения»81. Но и с ними Великий Дровосек разобрался, взяв небольшой теоретический перекур: «к счастью, агрессивные влечения никогда не существуют сами по себе, но всегда сопряжены с эротическими»82.

Симонов,