Шелковый Путь - Колин Фалконер Страница 27

Они увидели тонкую струйку дыма, поднимавшуюся сквозь сосны, и остановились у одинокой юрты. Снаружи на бамбуковых циновках сушился козий сыр. Они стреножили лошадей, и Хутулун откинула полог шатра, словно он был ее собственным. Они все сели внутри, и пастух-киргиз с женой принесли им козьего молока и немного вяленой баранины. Затем так же внезапно Хутулун подняла их на ноги, и, пробормотав несколько слов благодарности, они снова сели на коней и поехали дальше.

Христианский святой человек рухнул без сил. Он лежал на спине на траве, бормоча свои заклинания в отросшую бороду. Варвар опустился рядом с ним на колени, пытаясь влить ему в рот кумыс из своей седельной сумки. Более неподходящих спутников она никогда не видела.

— Что с ним? — резко спросила она.

— Он измучен.

— Мы едем всего неделю.

— Он не привык к этому.

— Плохо твой Папа выбирает послов.

— Он выбрал его, я полагаю, за его благочестие, а не за умение держаться в седле.

— Это очевидно. — Она нетерпеливо поежилась в седле. Отец, конечно, оказал ей честь, назначив провожатой этих послов, но, по правде говоря, от этой чести она бы отказалась. Она боялась этого огненного человека и его ворона. В своих снах она летала в будущее и видела там мрачные письмена их судьбы.

— Мы должны ехать дальше.

— Мы ехали все утро, — возразил Жоссеран.

— Если мы будем так останавливаться, то никогда не доберемся. Этот твой шаман — слабак.

Уильям с трудом сел.

— Мы должны ехать сейчас? — В его голосе была скорее покорность, чем протест.

Жоссеран кивнул.

— Похоже, времени на отдых нет.

— Тогда Бог даст нам силы сделать то, что мы должны. — Он схватил Жоссерана за руку и, спотыкаясь, поднялся на ноги. Их пони были привязаны к ближайшему фисташковому дереву. Лошадь Уильяма переступила с ноги на ногу, все еще с подозрением относясь к странному запаху этого чужеземца; и когда она почувствовала шлепок руки Уильяма по своему крупу, она в ужасе встала на дыбы и так сильно дернула повод, что он лопнул. Она поскакала прочь, впечатав Уильяма в землю.

Хутулун предостерегающе крикнула и пустилась в погоню через луг. Не проскакав и тридцати родов, она настигла испуганного коня, и Жоссеран увидел, как она ловко перегнулась с седла, чтобы схватить его за недоуздок и осадить.

Когда она вернулась, Уильям все еще сидел на земле, бледный от потрясения и держась за плечо. Остальные татары стояли вокруг и смеялись. Они сочли это прекрасной шуткой.

Хутулун почувствовала лишь раздражение. Сейчас они смеются, но потом он может выкинуть что-нибудь не столь забавное.

— С ним все в порядке?

— Кости целы, — сказал Жоссеран.

— Ему повезло. Пожалуйста, напомни ему еще раз, что садиться на коня нужно только с левой стороны, как я ему и велела. Лошадь будет стоять смирно, если подходить к ней со стороны посадки.

— Думаю, теперь он это лучше запомнит.

— Надеюсь. Он не умеет ездить, не говорит по-людски, и силы в нем не больше, чем в ребенке. Однажды он навлечет на нас беду, варвар!

— Он святой человек, а не рыцарь! — ответил Жоссеран, неожиданно для себя бросившись на защиту монаха. — И не называй меня варваром! Мое имя — Жоссеран!

Так, значит, она наконец-то вывела его из себя. Прекрасно. Она почувствовала, как у нее поднялось настроение.

— Жосс-ран Варвар, — сказала она со смехом и развернула коня.

Уильям уселся в седло.

— Не смей мне тут умирать, святоша, — процедил Жоссеран сквозь зубы. — Ты под моей защитой.

— Бог направляет и защищает меня каждый день. Не бойся за меня.

— Я не за тебя боюсь. Я просто не люблю не выполнять свой долг.

— Как и я свой, тамплиер.

Жоссеран с усталостью наблюдал, как монах пришпоривает коня. «Сидит в седле, как тесто на сковороде, — подумал он. — Сердце его принадлежит Папе, но задница уж точно — Зверю».

***

XXXIII

Первую ночь они спали в юрте пастуха-казаха. Хотя была уже весна, ночи стояли лютые, и Жоссеран с Уильямом кутались в гору мехов, пока татары спали на коврах, укрывшись лишь своими войлочными халатами. Рукава их курток можно было развернуть так, что они закрывали кончики пальцев, и так они спасали руки от мороза даже в самую холодную ночь.

Это был самый самодостаточный народ, какой он когда-либо знал: будучи завоевателями половины мира, они все еще оставались кочевниками. Все необходимое для выживания они везли с собой: рыболовный крючок с леской; две кожаные фляги, одну для воды, другую для кумыса; меховую шапку и овчинный тулуп; и напильник для заточки стрел. Двое всадников из отряда Хутулун везли также небольшой шелковый шатер и тонкую шкуру животного, служившую подстилкой на случай, если им понадобится самим устраивать ночлег.

Они поднимались по изумрудным пастбищам долин, пробираясь между валунами и осыпями по тропе, что змеилась между бурными потоками и утесами. Однажды они даже обогнули водопад, что пенился по сине-серой поверхности горы.

Весной реки вздулись до мутных потоков цвета крови, и татары использовали свои седельные сумки, сделанные из коровьих желудков, как поплавки, чтобы переправляться через бурные ручьи. Иногда им приходилось пересекать одну и ту же реку по нескольку раз, пока она вилась по долинам.

Жоссеран смотрел на замерзшие пустоши вокруг. Лишь кое-где из-под развеянного ветром снега начинали проступать участки скал и лишайника.

— И это вы называете своей весной? — спросил он Хутулун.

— Ты даже представить себе не можешь зиму на Крыше Мира. Мы должны спешить каждый день, если хотим добраться до Каракорума вовремя, чтобы вы успели вернуться. Снег сжимает эти перевалы, как кулак, и когда его пальцы смыкаются, оттуда уже ничто не выходит.

Старик положил правую руку на левое плечо и пробормотал:

— Рахамеш.

Хозяйка дома сложила обе руки перед собой и поклонилась. Как и ее муж, она была одета в стеганую темно-бордовую тунику поверх мешковатых штанов и кожаных сапог с загнутыми носами. На голове у нее был шелковый платок, спадавший на плечо.

Ее муж был манапом, главой крошечной деревни, которую они обнаружили в этой затерянной долине. Он жестом пригласил их в свой дом. Мебели не было, только земляные насыпи, покрытые богато узорчатыми коврами алого и синего цветов. На полу и