Вооружение Одиссея. Философское путешествие в мир эволюционной антропологии - Юрий Павлович Вяземский Страница 24

«Не стану есть, не буду слушать,

Умру среди твоих садов!»

Подумала – и стала кушать11.

(Выделено мной. – Ю. В.)

Вот вам и согласие-одобрение и «разумный импульс»!..

Сами стоики понимали, что рационализация ведущего начала создает известные сложности. Скажем, как быть с животными, которых принято считать неразумными? Хрисипп, создавший теорию импульса, попытался выйти из затруднений, объявив, что животные, а заодно и малые дети, вообще не в счет, у них нет руководящего начала, а есть лишь некое туманное «первичное по природе»12. В отличие, скажем, от кошки, которая «не рассуждая» бросается на воробья, человек должен получить разумно-оформленное, «логическое» представление, выстроить силлогизм, оценить правильность его посылок и вывода и лишь после этого принять формулировку; неразумные существа, руководствующиеся природным инстинктом и неспособные высказать смысл своего «впечатления», могут обладать только «побуждающими» впечатлениями в совершенно чистом виде, ибо ничего не познают13.

Но вот ведь пушкинская Людмила вроде не кошка и, похоже, не малолетний ребенок, кое-что познает, получила разумно-оформленное представление, почти силлогизм выстроила – и на тебе: «подумала – и стала кушать»!

Выходит, и ее, Людмилу, во имя сохранения чистоты ноократиче-ской теории надо вывести за скобки? Некоторые древние философы так и поступали, объявляя детей, женщин, рабов, людей глупых, порочных и т. п. как бы недочеловеками. И в результате оказывалось, что «ведущее начало» имелось только у самого философа, его учеников и других живых и мертвых, которых он ценил и признавал. Но подобный подход, разумеется, крайность.

Уважающие себя философы-ноократы нашли другой выход. Руководящее начало одно, но оно бывает хорошего или плохого свойства; есть знание высшее и низшее, развитое и неразвитое, совершенное и несовершенное, и если живешь высшим, развитым, совершенным знанием, то все у тебя будет мудро и правильно и счастлив будешь даже в несчастье. Так от Платона повелось и даже на Гегеле, пожалуй, не закончилось. Уже стоики оговаривались, что у животных тоже есть направляющие их поведение «импульсы», но они неразумные, нерефлексивные, а стало быть – лишь «квазиимпульсы», рабами которых являются все неразумные существа14.

Эпикур учил о том, что есть «праздные мнения», которыми живет большинство человечества. «Естественные желания, неудовлетворение которых не ведет к боли, но в которых есть напряженное стремление, происходят от праздных мнений; и если они рассеиваются с трудом, то это не из-за естественности их, а из-за человеческого праздномыслия»15.

Спиноза уточнял: нам мешают жить так называемые пассивные состояния. Проистекают они из «неадекватных идей». Человек, управляемый неадекватными идеями, неизбежно впадает в пассивные состояния, становится жертвой аффектов-страстей, конфликтующих между собой, разрушающих целостность человека и природы, мешающих человеческой душе иметь адекватное познание вечной и бесконечной сущности Бога. Наоборот, адекватные идеи освобождают нас от пассивных состояний, трансформируют наши аффекты-страсти в аффекты-действия, выражающие активность человека, руководствующегося только силой своего разума.

Но вот, господа, Сократ. Его со времен Платона преподносят нам как типичного, с позволения сказать, ноократа, человека, который руководствовался только силой своего разума. Строго говоря, о Сократе мало что известно, так как собственных сочинений он не оставил, а его ученики, последователи, современники (Платон, Аристофан, Антисфен, Ксенофонт и другие) так вдохновенно, так беззастенчиво «обрабатывали» его учение, что, честно говоря, трудно теперь восстановить, чему он учил в действительности. Но две вещи в этой литературно-философской легенде о Сократе мне представляются подлинными и неприписанными: (1) утверждение о том, что он, Сократ, наверняка знает лишь то, что ничего не знает, и (2) его обыкновение в критические моменты жизни прислушиваться к голосу своего «демона» («демония», «даймона», «даймониона»)… Помните? Обвиненный и приговоренный к смерти Сократ заявил: «Со мной, о мужи судьи… случилось что-то удивительное… в течение всего прошлого времени обычный для меня вещий голос слышался мне постоянно и останавливал меня в самых неважных случаях, когда я намеревался сделать что-нибудь не так; а вот теперь… божественное знамение не остановило меня ни утром, когда я выходил из дому, ни в то время, когда я входил в суд, ни во время всей речи, что бы я ни хотел сказать. Ведь прежде-то, когда я что-нибудь говорил, оно нередко останавливало меня среди слова… Как же мне это понимать? А вот я вам скажу: похоже, в самом деле, что все это произошло к моему благу…»16.

Знаю, что ничего не знаю, и чутко прислушиваюсь к необъяснимым запретам моего личного «демона». Сократ – рационалист? Вы в этом уверены?.. В любом случае, мы не можем обвинить Сократа, что жил он «низким умом», что руководствовался «праздными мнениями» и был терзаем «неадекватными идеями»…

§ 17

«Гедонизм», то есть человеком движет и правит удовольствие, вернее, стремление к удовольствию, наслаждению.

Примерно так, если верить дошедшим до нас сведениям, учил Аристипп, ученик Сократа, основавший целую школу гедонистов, или «киренаиков». «Они принимали два состояния души – боль и наслаждение: плавное движение является наслаждением, резкое – болью. Между наслаждением и наслаждением нет никакой разницы, ни одно не сладостнее другого. Наслаждение для всех живых существ привлекательно, боль отвратительна»17.

Помимо киренаиков, в истории европейской философии не много можно обнаружить гедонистов в чистом виде. Но идея о том, что человеком движет стремление к удовольствию, запала-таки в философствующую душу, особенно выпукло проявляясь у тех, кто тяготел к эмпирической антропологии. Локк, например, объявил, что каждого человека должно побуждать к действиям единственно желание своего собственного счастья или удовольствия. «Что движет желанием? Я отвечу – счастье и только оно». «Необходимость преследовать истинное счастье есть основание всякой свободы»18.

Приблизительно в то время, когда в Афинах Аристипп беседовал с Сократом, в далекой Индии начал свою проповедь принц Гаутама, более известный как Будда. Он тоже положил в основу своей антропологии «принцип удовольствия», но проповедовал гедонизм, так сказать, апофатический: стремление к удовольствию заставляет нас страдать, избавиться от страданий можно, лишь истребив в себе желания, вырвавшись, выпав, вылетев из мучительно-гедонистического колеса жизни.

Столетие спустя апофатический гедонизм обрел свою европейскую реинкарнацию в учении грека Эпикура. «Предел величины наслаждений есть устранение всякой боли. Где есть наслаждение и пока оно есть, там нет ни боли, ни страдания, ни того и другого вместе». «…Ведь мы чувствуем нужду в наслаждении только тогда, когда страдаем от его отсутствия; а когда не страдаем, то и нужды не чувствуем. Потому мы и говорим, что наслаждение есть и начало и конец блаженной жизни…»19.

К «принципу удовольствия» настороженно приглядывался Аристотель. Но