Александр Кушнер - Избранное Страница 40

Спи, не плачь. Ты старик. Ну, стихи, ну, строфа, ну, строка.

Твой поступок - пустяк в равнодушной, как старость, Вселенной.

Ай! Не слышат. Ой-ой! Ни одна не сойдет, не кричи,

С ненавистной орбиты ревущая зверем громада,

Серный газ волоча. О, возить бы на ней кирпичи,

Как на грузовике, что несется в пыли мимо сада.

- Ах, вы вот как, вы так? Обещая полнейшую тьму,

Беспросветную ночь, безразличную мглу, переплавку...

Он сказал бы, зачем это сделал, певцу одному,

Если б очную им вдруг устроили звездную ставку!

                                                               1991

КОНЬКОБЕЖЕЦ

              1.

Зимней ласточкой с визгом железным

Семимильной походкой стальной

Он проносится небом беззвездным,

Как сказал бы поэт ледяной,

Но растаял одический холод,

И летит конькобежец, воспет

Кое-как, на десятки расколот

Положений, углов и примет.

              2.

Геометрии в полном объеме

Им прочитанный курс для зевак

Не уложится в маленьком томе,

Как бы мы ни старались, - никак!

Посмотри: вылезают голени

И выбрасывается рука,

Как ненужная вещь на арене

Золотого, как небо, катка.

              3.

Реже, реже ступай, конькобежец...

Век прошел - и чужую строку,

Как перчатку, под шорох и скрежет

Поднимаю на скользком бегу:

Вызов брошен - и должен же кто-то

Постоять за бесславный конец:

Вся набрякла от снега и пота

И, смотри, тяжела, как свинец.

              4.

Что касается чоканья с твердой

Голубою поверхностью льда, -

Это слово в стихах о проворной

Смерти нас впечатлило, туда,

Между прочим, - и это открытье

Веселит, - из чужого стиха

Забежав с конькобежною прытью:

Все в родстве-воровстве, нет греха!

              5.

Не споткнись! Если что и задержит,

То неловкость - и сам виноват.

Реже, реже ступай, конькобежец,

Твой размашистый почерк крылат,

Рифмы острые искрами брызжут,

Приглядимся ж тебе и поймем

То, что ласточки в воздухе пишут

Или ветви рисуют на нем.

              6.

Не расстаться с тобой мне, - пари же,

Вековые бодая снега.

И живи он в Москве, - не в Париже,

Жизнь тебе посвятил бы Дега,

Он своих балерин и лошадок

Променял бы, в тулупчик одет,

На стремительный этот припадок

Длинноногого бега от бед.

                                          1992

***

О. Чухонцеву

Мне приснилось, что все мы сидим за столом,

В полублеск облачась, в полумрак,

И накрыт он в саду, и бутыли с вином,

И цветы, и прохлада в обнимку с теплом,

И читает стихи Пастернак.

С выраженьем, по-детски, старательней, чем

Это принято, чуть захмелев,

И смеемся, и так это нравится всем,

Только Лермонтов: "Чур, - говорит, - без поэм!

Без поэм и вступления в Леф!"

А туда, где сидит Председатель, взглянуть...

Но, свалившись на стол с лепестка,

Жук пускается в долгий по скатерти путь...

Кто-то встал, кто-то голову клонит на грудь,

Кто-то бедного ловит жука.

И так хочется мне посмотреть хоть разок

На того, кто... Но тень всякий раз

Заслоняет его или чей-то висок,

И последняя ласточка наискосок

Пронеслась, чуть не врезавшись в нас...

                                                 1994

***

Смерть и есть привилегия, если хотите знать.

Ею пользуется только дышащий и живущий.

Лучше камнем быть, камнем... быть камнем нельзя,

                                                 лишь стать

Можно камнем: он твердый, себя не осознающий,

Как в саду этот Мечников в каменном сюртуке,

Простоквашей спасавшийся, - не помогла, как видно.

Нам оказана честь: мы умрем. О времен реке

Твердо сказано в старых стихах и чуть-чуть обидно.

Вот и вся метафизика. Словно речной песок,

Полустертые царства, поэты, цари, народы,

Лиры, скипетры... Камешек, меченый мой стишок!

У тебя нету шансов... Кусочек сухой породы,

Твердой (то-то чуждался последних вопросов я,

обходил стороной) растворится в веках, пожрется.

Не питая надежд, не унизившись до вранья...

Привилегия, да, и как всякая льгота, жжется.

                                                        1997

САХАРНИЦА

                            Памяти Л.Я.Гинзбург

Как вещь живет без вас, скучает ли? Нисколько!

Среди иных людей, во времени ином,

Я видел, что она, как пушкинская Ольга,

Умершим не верна, родной забыла дом.

Иначе было б жаль ее невыносимо.

На ножках четырех подогнутых, с брюшком

Серебряным, - но нет, она и здесь ценима,

Не хочет ничего, не помнит ни о ком.

И украшает стол, и если разговоры

Не те, что были там, - попроще, победней, -

Все так же вензеля сверкают и узоры,

И как бы ангелок припаян сбоку к ней.

Я все-таки ее взял в руки на мгновенье,

Тяжелую, как сон. Вернул, и взгляд отвел.

А что бы я хотел? Чтоб выдала волненье?

Заплакала? Песок просыпала на стол?

                                          1995

***

                                          Памяти И. Бродского

Я смотрел на поэта и думал: счастье,

Что он пишет стихи, а не правит Римом,

Потому что и то и другое властью

Называется, и под его нажимом

Мы б и года не прожили - всех бы в строфы

Заключил он железные, с анжамбманом

Жизни в сторону славы и катастрофы,

И, тиранам грозя, он и был тираном,

А уж мне б головы не сносить подавно

За лирический дар и любовь к предметам,

Безразличным успехам его державным

И согретым решительно-мягким светом.

А в стихах его власть, с ястребиным криком

И презреньем к двуногим, ревнуя к звездам,

Забиралась мне в сердце счастливым мигом,

Недоступным Калигулам или Грозным,

Ослепляла меня, поднимая выше

Облаков, до которых и сам охотник,

Я просил его все-таки: тише! тише!

Мою комнату, кресло и подлокотник

Отдавай, - и любил меня, и тиранил:

Мне-то нравятся ласточки с голубою

Тканью в ножницах, быстро стригущих дальний

Край небес. Целовал меня: Бог с тобою!

                                          1996

***

Всё нам Байрон, Гете, мы, как дети,

Знать хотим, что думал Теккерей.

Плачет Бог, читая на том свете

Жизнь незамечательных людей.

У него в небесном кабинете

Пахнет мятой с сиверских полей.

Он встает, подавлен и взволнован,

Отложив очки, из-за стола.

Лесосклад он видит, груду бревен

И осколки битого стекла.

К дяде Пете взгляд его прикован

Средь добра вселенского и зла.

Он читает в сердце дяди Пети,

С удивленьем смотрит на него.

Стружки с пылью поднимает ветер.

Шепчет дядя: этого...того...

Сколько бед на горьком этот свете!

Загляденье, радость, волшебство!

                                   1996

***

                                   “...тише воды, ниже травы...”

                                                 А.Блок

Когда б я родился в Германии в том же году,

Когда я родился, в любой европейской стране:

Во Франции, в Австрии, в Польше, - давно бы в аду

Я газовом сгинул, сгорел бы, как щепка в огне,

Но мне повезло - я родился в России, такой,

Сякой, возмутительной, сладко не жившей ни дня

Бесстыдной, бесправной, замученной, полунагой,

Кромешной - и выжить был все-таки шанс у меня.

И я арифметики этой стесняюсь чуть-чуть,