Александр Кушнер - Избранное Страница 39

Знакомых: этот жанр доказывает холод

Любителя, увы, прощальных строф, при всей

Их пылкости; затей

Неловко стиховых, и слишком страшен повод.

Уж плакальщиц нанять приличней было б; плач

Достойней рифм и ямба.

Тоска, мой друг, тоска! Поглубже слезы спрячь

Иль стой, закрыв лицо, зареван и незряч, -

Шаблона нет честней, правдивей нету штампа.

                                                        1990

***

Замерзли яблони и голые стоят,

Одна-две веточки листвой покрыты редкой, -

Убогий, призрачный наряд.

Как Баратынского прикован был бы взгляд

К их жалкой участи, какою скорбью едкой

Обуглен был бы стих! Ну что ж, переживу

Легко крушение надежд... на что? На годы

Плодоносящие. Где преклонить главу?

И не такие назову,

Молчи, не спрашивай, убытки и расходы.

А тот, с кем я сажал их лет тому назад

Пятнадцать, новости печальной не узнает,

И если есть тот свет, то значит, есть там сад,

Где он задумывает ряд

Нововведений, торф под яблони сгружает,

Приствольный круг рыхлит - и, вспомнив обо мне,

Кого-то просит там бесхитростно за сына

И улыбается, и страх, что на войне

Томил и мучил в мирном сне, -

Забыт, и к колышкам привязана малина.

                                                        1989

АПОЛЛОН В ТРАВЕ

В траве лежи. Чем гуще травы,

Тем незаметней белый торс,

Тем дальнобойный взгляд державы

Беспомощней; тем меньше славы,

Чем больше бабочек и ос.

Тем       слово жарче и чудесней,

Чем       тише произнесено.

Чем       меньше стать мечтает песней,

Тем       ближе к музыке оно;

Тем       горячей, чем бесполезней.

Чем реже мрачно напоказ,

Тем безупречней, тем печальней,

Не поощряя громких фраз

О той давильне, наковальне,

Где задыхалось столько раз.

Любовь трагична, жизнь страшна.

Тем ярче белый на зеленом.

Не знаю, в чем моя вина.

Тем крепче дружба с Аполлоном,

Чем безотрадней времена.

Тем больше места для души,

Чем меньше мыслей об удаче.

Пронзи меня, вооружи

Пчелиной радостью горячей!

Как крупный град в траве лежи.

                                          1989

***

Если кто-то Италию любит,

Мы его понимаем, хотя

Сон полуденный мысль ее губит,

Солнце нежит и море голубит,

Впала в детство она без дождя.

Если Англию - тоже понятно.

И тем более - Францию, что ж,

Я впивался и сам в нее жадно,

Как пчела... Ах, на ней даже пятна,

Как на солнце: увидишь - поймешь.

Но Россию со всей ее кровью...

Я не знаю, как это назвать, -

Стыдно, страшно, - неужто любовью?

Эту рыхлую ямку кротовью,

Серой ивы бесцветную прядь.

                                          1993

***

Тает, тает, в лучах выгорая,

За предел отступает земной

То, что бабочка может ночная

Рассказать по секрету дневной,

Захоти она вдруг, засыпая,

Выдать радужной нас, золотой.

Но бесхитростен день благосклонный

И разумен, как честный чертеж.

Кто ж поверит ей, серенькой, сонной:

Слишком правда похожа на ложь!

Блещут стекла, сверкают флаконы

И занятья осмысленны сплошь.

Среди ярких таких декораций

Заподозрить ни в чем нас нельзя.

Что вы! Мало ли как улыбаться

Можно, в комнату чайник внося...

И сама бы могла догадаться -

Недогадлива! В золоте вся.

                                   1990

***

Я список кораблей прочел до середины...

О. Мандельштам

Мы останавливали с тобой

Каретоподобный кэб

И мчались по Лондону, хвост трубой,

Здравствуй, здравствуй, чужой вертеп!

И сорили такими словами, как

Оксфорд-стрит и Трафальгар-сквер,

Нашей юности, канувшей в снег и мрак,

Подавая плохой пример.

Твой английский слаб, мой французский плох.

За кого принимал шофер

Нас? Как если бы вырицкий чертополох

На домашний ступил ковер.

Или розовый сиверский иван-чай

Вброд лесной перешел ручей.

Но сверх счетчика фунт я давал на чай -

И шофер говорил: "О'кей!"

Потому что, наверное, сорок лет

Нам внушали средь наших бед,

Что бессмертия нет, утешенья нет,

А уж Англии, точно, нет.

Но сверкнули мне волны чужих морей,

И другой разговор пошел...

Не за то ли, что список я кораблей,

Мальчик, вслух до конца прочел?

                                                 1991

ТРОЯ

Т. Венцлове

- Поверишь ли, вся Троя - с этот скверик, -

Сказал приятель, - с детский этот садик,

Поэтому когда Ахилл-истерик

Три раза обежал ее, затратил

Не так уж много сил он, догоняя

Обидчика... – Я маленькую Трою

Представил, как пылится, зарастая

Кустарничком, - и я притих, не скрою.

Поверишь ли, вся Троя - с этот дворик,

Вся Троя - с эту детскую площадку...

Не знаю, что сказал бы нам историк,

Но весело мне высказать догадку

О том, что всё великое скорее

Соизмеримо с сердцем, чем громадно, -

При Гекторе так было, Одиссее,

И нынче точно так же, вероятно.

                                                 1993

***

В отчаянье или в беде, беде,

Кто б ни был ты, когда ты будешь в горе,

Знай: до тебя уже на сумрачной звезде

Я побывал, я стыл, я плакал в коридоре.

Чтоб не увидели, я отводил глаза.

Я признаюсь тебе в своих слезах, несчастный

Друг, кто бы ни был ты, чтоб знал ты: небеса

Уже испытаны на хриплый крик безгласный

Не отзываются. Но видишь давний след?

Не первый ты прошел во мраке над обрывом.

Тропа проложена. Что, легче стало, нет?

Вожусь с тобой, самолюбивым...

Названья хочешь знать несчастий? Утаю

Их; куст клубится толстокожий.

Как там, у Пушкина: "всё на главу мою... "

Что всё? Не спрашивай: у всех одно и то же.

О кто бы ни был ты, тебе уже не так

Мучительно и одиноко.

Пройдись по комнате иль на диван приляг.

Жизнь оправдается, нежна и синеока.

                                                 1990

***

Мне, видевшему Гефсиманский сад,

Мне, гладившему ту листву рукою,

Мне, прятавшему в этой жизни взгляд

От истины, взирающей с тоскою

На нас, - за что такой подарок мне,

Евангельских стихов у Пастернака

Не любящему, как бы не вполне

Им верящему, как бы сделать шага

Не смеющему в направленье слез,

Струившихся в ту ночь, - иллюстративны

Все, все стихи на эту тему, - гроз

Ночных спонтанны вспышки и наивны!

Мне, видевшему в том саду цветы:

Тюльпаны, маки, розы, маргаритки,

Мне, может быть, ступавшему в следы

Те самые при входе у калитки,

Влекомому толпой туристской, - мне,

Про Мастера роман и Маргариту

Не ценящему: ведь о сатане

Слишком легко писать, в его защиту

И к славе, упрощается сюжет,

Разбитый изначально на два плана, -

За что мне эта зелень, этот свет?

А ни за что! Как ты сказал: спонтанно?

                                                 1993

***

Человек узнает о себе, что маньяк он и вор.

Что в автографе гения он преднамеренно строчку

Исказил, - как он жить будет с этих, подумаешь, пор?

А никак! То есть так, как и прежде, с грехом в одиночку.

Потому что в эпоху разомкнутых связей и скреп

Никому ничего объяснить не дано - и не надо.

Кислой правды назавтра черствеет подмоченный хлеб.

Если правду сказать, и строка та была сыровата.

И не трогал ее, а дотронулся только слегка.

Совершенного вида стесняется несовершенный.

Спи, не плачь. Ты старик. Ну, стихи, ну, строфа, ну, строка.