На огненной черте - Константин Михайлович Симонов Страница 25

К а з а н ц е в (просыпаясь). Что?.. Тревога?..

К о ш к и н (орет). Встать! Я т-тебе покажу тревогу! Одевайсь!

К а з а н ц е в. Сию минуту… Только вы…

К о ш к и н. Последний раз говорю!..

Оля, скованная ужасом, смотрит на отца. Казанцев, подергивая плечами от холода, наматывает портянки. Кошкин берет карабин Казанцева за ремень, закидывет его за плечо. Казанцев натягивает сапоги, надевает шинель, шапку, подходит к Оле.

К а з а н ц е в. Ты не бойся… Вообще… И за меня не бойся… Я приду… Вот увидишь… Самое главное — не бойся…

К о ш к и н. Ремень!

К а з а н ц е в. Извините… Не понял…

К о ш к и н (зло). Ремень сюда!

К а з а н ц е в. Почему это?..

К о ш к и н. Потому что дезертир ты, сука!

К а з а н ц е в. Но-но… Вот уж никогда так не смеялся… Какой же я дезертир?..

К о ш к и н. Молчать! Ремень!

Казанцев, пожав плечами, протянул ему ремень.

Кошкин сунул его в карман.

Вперед!

О л я. Папа…

К о ш к и н. Молчи!.. С тобой разговор впереди…

К а з а н ц е в (Оле). Ты сухарь съешь… До свиданья… (Улыбается Оле.) И ты только, пожалуйста, не волнуйся… Все будет в порядке… (Подмигнул ей.) Помнишь: горе не беда!..

Кошкин ткнул его стволом в бок. Казанцев направляется к двери.

З а т е м н е н и е. Метроном.

X

В казарме готовились ко сну. Все были на месте, пустовало лишь место Казанцева. На полке над местом Дальского стоят уже не две, а четыре куклы, он мастерит пятую. К р ы л о в  шумно вздыхает. В о е в о д и н  смотрит на него, закуривает.

В о е в о д и н. Вернется. Ты не психуй, младший. Куда он денется? Вернется. Это я тебе точно говорю.

Крылов тоже закуривает.

Я сегодня но городу прошел. Все памятники укрыты. Обидно даже. Первый раз в Ленинграде, а так ничего и не увидел. В библиотеку зашел… В Салтыковку, что ли… Работает… Посидел там, погрелся… Журналы полистал… А женщина, про которую я тебе рассказывал, тоже библиотекарь… В окопах и не вспоминал о ней. А сейчас что-то томит на сердце…

К р ы л о в. Ты же с ней порвал.

В о е в о д и н. Если честно — не смог… Она плакала, когда нас призывали… Сутки целые под окном у казармы стояла…

К р ы л о в. А говорил: не веришь ей.

В о е в о д и н. Это из-за мужа ее. Как так может быть — ей девятнадцать, а уже муж… Сам не знаю почему — два дня только о ней и думаю… По городу ходил, тоже думал…

К р ы л о в. Ты вот что… Ты напиши ей письмо. А то она может решить, что ты уже неживой…

Пауза. Крылов опять смотрит на место, где должен быть Казанцев.

(Воеводину.) Слушай, он ведь никогда не опаздывал… Такой надежный парень…

В о е в о д и н (думая о своем). Придет… Значит, считаешь — написать?..

К р ы л о в (после паузы). Вот ведь выдумщик чертов!.. Дался ему этот театр… А если не придет?.. И потом, ведь мог он попасть под обстрел? Мог. Могли его задержать патрули? Могли. Да мало ли что могло произойти…

Шустов вдруг приподнимается на нарах.

Ш у с т о в (зло). Морду ему, гаду, набить, чтобы других не подводил!

К р ы л о в. Может, я и Кошкина напрасно послал… Может, он и не заходил к ним… Может, я старика зря погнал… Но ведь другому-то нельзя было… Никто из нас не знает города, могли бы и не найти…

Д а л ь с к и й. Вы совершенно напрасно волнуетесь, молодые люди. Как вам известно, извозчиков в Ленинграде нет, такси — тоже… Это значит, что он идет пешком… Придет… Часом раньше, часом позже… Придет…

К р ы л о в. А все вы… Это все из-за вас!.. Дергали вас давать ему билеты в театр… Нашли времечко…

Д а л ь с к и й. Что значит «времечко»?.. Раз театр работает, значит, в зале должны быть зрители… Что же за театр без зрителей? (Устанавливает новую куклу рядом с другими.) «Любите ли вы театр?», — спрашивал один великий критик, в шутку прозванный друзьями неистовым Виссарионом.

К р ы л о в. Ну что вы тут мелете? И что это еще за Виссарион? (Показал на куклы.) И чем это вы, черт вас возьми, занимаетесь? Убрать!

Дальский смотрит на него печальными глазами.

Убрать к ядреной матери! Тут вам казарма, а не балаган! Ясно?!

Д а л ь с к и й (тоскливо). Ясно…

Дальский бережно снимает свои куклы с полки. Все недоуменно смотрят на Крылова. Видно, что и ему самому неловко.

Входит  К о м а н д и р  в  п о л у ш у б к е. Крылов первый замечает его.

К р ы л о в. Встать!

К о м а н д и р. Отставить! Вольно… Пусть отдыхают пока. Но в любое время может быть приказ — выступать. Так что всем быть в боевой готовности.

К р ы л о в. Есть.

Командир в полушубке уходит.

Д а л ь с к и й (невозмутимо). «Да будут светила на тверди небесной для освещения земли и отделения дня от ночи… И был вечер, и было утро… День четвертый…»

Крылов с ненавистью смотрит на Дальского, Воеводин перехватил этот взгляд.

В о е в о д и н. Спокойно, младший… Может, успеют… Спокойно…

З а т е м н е н и е. Метроном.

XI

В луче света — Ж е н щ и н а.

Ж е н щ и н а.

И на Литейном был один источник.

Трубу прорвав, подземная вода

однажды с воплем вырвалась из почвы

и поплыла, смерзаясь в глыбы льда.

Вода плыла, гремя и коченея,

и люди к стенам жались перед нею,

но вдруг один, устав пережидать, —

наперерез пошел,

но не прорвался,

а, сбит волной,

свалился на ходу

и вмерз в поток,

и так лежать остался

здесь,

на Литейном,

видный всем, —

во льду.

А люди утром прорубь продолбили

невдалеке

и длинной чередой.

к его прозрачной ледяной могиле

до марта приходили за водой.

Тому, кому пришлось когда-нибудь

ходить сюда, — не говори: «Забудь».

Я знаю все. Я тоже там была,

я ту же воду жгучую брала

на улице меж темными домами,

где человек, судьбы моей собрат,

как мамонт, павший сто веков назад,

лежал, затертый городскими льдами.

По улице, пробиваясь сквозь вьюгу, с трудом идут  К а з а н ц е в  и  К о ш к и н. Казанцев — чуть впереди. Кошкин шагает с винтовкой наперевес.

К а з а н ц е в. Извините, пожалуйста. Зачем же это вы меня так ведете… как арестанта?

К о ш к и н. Шагай. Ты и есть арестант.

К а з а н ц е в. Почему это арестант?

К о ш к и н. Молчи, гад. Ты лучше молчи. Иди, не оглядывайся. Побежишь — выстрелю.

К а з а н ц е в. Разве был приказ доставить меня живого или мертвого?

К о ш к и н. Только доставить. Но если побежишь — выстрелю. Видел небось, у нас в казарме висит: «Смерть паникерам и дезертирам!»

К а з а н ц е в. Слушайте, вы бы мне хоть ремень вернули, а то под шинель поддувает. Холодно… И вообще, вы вполне могли бы разрядить мою пушку и отдать мне. Вам сразу стало бы легче.

К о ш к и н. Пошел ты!..

К а з а н ц е в. Ну и напрасно… Вам же