Корейская война 1950-1953: Неоконченное противостояние - Макс Гастингс Страница 11

шла на уступку, поскольку такая опека мешала Корее немедленно приступить к построению коммунизма. Скорее всего, русские предполагали, что левый фланг в Корее достаточно силен, чтобы в конце концов добиться победы своими силами при любом раскладе. Однако, помимо этого, Московские соглашения демонстрировали, как мало в тот момент значила для Сталина Корея. Он хотел развеять опасения Запада относительно своих притязаний на Дальнем Востоке, надеясь, вне всякого сомнения, что за это Вашингтон не так настойчиво будет противодействовать политике Советов в Европе.

В течение нескольких недель после московской встречи в Южной Корее происходили политические потрясения. Правофланговые фракции яростно выступали против перспективы опеки, подкрепляя свое неприятие забастовками и демонстрациями. Не менее бурно выражали недовольство Ходж и его советники, которые гневно осуждали неизвестных «экспертов» Госдепартамента, заключивших соглашение с Советами. Двадцать восьмого января генерал в знак протеста подал заявление об отставке. Заявление отклонили. Более того, в Вашингтоне идеи Ходжа и его группы воспринимались все более благосклонно. В феврале в Корею собственной персоной наведался проницательный дипломат Эверелл Харриман и по возвращении самым лестным образом отозвался о «способностях и дипломатии» Ходжа. Теперь сами американцы вывернули собственное предложение наизнанку и, по сути, отозвали свое согласие на него. После совещания в Москве президент Трумэн пришел к убеждению, что госсекретарь Бирнс пошел на чрезмерные уступки, что настало время занять твердую позицию по поводу экспансионизма Советов и что необходимо дать отпор Сталину на нескольких решающих фронтах. И Корея была признана одним из главных. Вся Азия понимала, что за борьба сейчас ведется на полуострове. «Корейский вопрос, – говорилось в передовице китайской газеты “Та Кун Пао”, – это, по сути, арена столкновения непримиримых политических сил – русских и американцев, борющихся за господство».

Новое предложение Ходжа заключалось в том, чтобы поскорее создать в Корее отечественный законодательный орган – прежде, чем состоится первое заседание Совместной американо-советской комиссии, призванной следить за исполнением договоренностей по опеке. Четырнадцатого февраля в здании сеульского Капитолия состоялось первое заседание Демократического совета граждан Кореи. Из двадцати восьми его участников двадцать четыре принадлежали к правым политическим партиям. Ли Сын Ман заявил: «Отныне и впредь Совет будет представлять корейский народ во взаимоотношениях с генералом Ходжем и военным правительством». Хотя и ограниченный в своих полномочиях, Совет все же предложил американцам кандидатуры приемлемых корейских лидеров, которых можно было противопоставить коммунистической верхушке под предводительством Ким Ир Сена, формируемой руками СССР на Севере. Двадцатого марта, когда Совместная комиссия приступила к работе, каждая из участниц сосредоточила основное внимание и претензии на том, что ее сторонникам в зоне ответственности второй участницы предоставляется недостаточно возможностей для ведения политических кампаний.

Теперь американцы взяли курс, с которого их уже не собьют: ускоренными темпами создать в Южной Корее внушающий доверие правительственный аппарат, способный послужить оплотом против коммунистического Севера. Двенадцатого декабря 1946 года состоялось первое заседание Временного законодательного собрания Южной Кореи, среди участников которого вновь преобладали правые – настолько, впрочем, непреклонные, что первые сессии они бойкотировали в знак протеста против вмешательства американцев в выборы – безрезультатного, впрочем – с целью предотвратить подтасовки голосов со стороны крайне правых. Центральный орган власти – Временное правительство Южной Кореи – находился под контролем растущего корпуса корейских чиновников. В 1947 году случайная выборка из 115 чиновников показала, что 70 состояли на государственной службе при японцах. Только за одиннадцатью числилась какая-либо антияпонская деятельность в корейский период.

Подозрения многих корейских националистов относительно действий американского военного правительства удвоились, когда национальную полицию – самое ненавистное орудие японской тирании – не только не упразднили, но и усилили. Официальные американские историки, писавшие об оккупации, сами отмечали, что «объем функций и широта полномочий, которыми была наделена японская полиция в Корее, мало найдет аналогов в странах современного мира»[33]. Двенадцать тысяч состоявших в ее рядах японцев были отправлены домой. Но оставшиеся 8000 корейцев – верные слуги жестокой тирании, при которой основными инструментами власти были пытки и узаконенные убийства, – пошли на повышение и продвинулись по служебной лестнице, а общая численность полиции в Южной Корее увеличилась вдвое. Получив американское оружие, внедорожники и радиопередатчики, полиция стала главным исполнительным органом американского военного правительства и его основным источником политических разведданных. Сколько было в ней таких, как И Гу Бом, один из самых одиозных полицейских при японском режиме, в августе 1945 года опасавшийся за свою жизнь, а год спустя уже заправлявший одним из крупных полицейских участков в Сеуле… Целая плеяда палачей и борцов с национализмом, отличившихся при колониальном режиме, оказалась на беспрецедентно высоких должностях. В 1948 году 53 % начальствующего состава и 25 % рядовых полицейских прошли подготовку при японцах. По иронии судьбы при формировании полицейских сил, из которых затем вырастет южнокорейская армия, американцы не допустили до службы ни одного из тех, кого сажали в тюрьму японцы, а следовательно, никого из участников антияпонского сопротивления. Первым начальником штаба южнокорейской армии в 1947 году стал бывший полковник японской армии.

Типичным продуктом этой системы был Пэк Сон Ёп, который в войне 1950–1953 годов покажет себя одним из немногих компетентных военных армии Ли Сын Мана и станет начальником штаба, когда ему будет едва за тридцать. Сын северокорейского землевладельца, он отучился в престижной Пхеньянской старшей школе, а затем в Мукденской военной академии и в юности служил офицером в японской армии в Маньчжурии. «Мы вообще не думали ни о каком японском влиянии, – пожимал он плечами годы спустя. – В молодости все принимаешь как должное. В то время японцы были номером один. Они побеждали. Никаких британцев или американцев мы в глаза не видели»[34]. Под конец Второй мировой подразделение Пэка сражалось с русскими. До дома он добирался месяц – пешком. Коммунистический режим в том виде, в каком его насаждали на Севере, Пэк очень быстро невзлюбил и 28 декабря 1945 года перебежал через проходящую по 38-й параллели границу на Юг, оставив на Севере жену. Она перебралась к нему позже. Два месяца спустя он поступил в военно-полицейские формирования лейтенантом. Дальше он быстро рос по службе и стал сначала начальником разведуправления в зачаточной южнокорейской армии, а за несколько недель до вторжения в 1950 году – командиром дивизии. Достигнуть таких высот, не демонстрируя абсолютную приверженность режиму Ли Сын Мана и всему, что он подразумевал, было невозможно. Но в своей основе любое азиатское общество проникнуто инстинктивным стремлением служить сильнейшему. Поэтому Пэка можно упрекнуть самое большее в том, что он был жестким и честолюбивым продуктом своей среды.

Тем не менее среди молодых южнокорейцев нашлось немало тех, кто открыто выражал враждебное отношение к Ли Сын Ману – и поплатился за это. Многие угодили за решетку, еще больше перешли в разряд «нелюдей». Сын сеульского банковского служащего Мин Пхён Гю в 1946 году поступил на медицинский факультет, но в 1948 году его оттуда исключили за принадлежность к студенческой организации левого толка. «В нашей стране в то время возник интеллектуальный вакуум, – говорит он. – Все интересные книги поступали только из Северной Кореи, и система распространения у коммунистов работала что надо. Американцев мы считали хорошими людьми, которые просто плохо понимают Корею»[35]. Семья Мин Пхён Гю, состоявшая из восьми человек, жила в благородной бедности. В 1945 году отец потерял работу в горнодобывающей компании, чьи месторождения находились к северу от 38-й параллели. Мин занялся антиправительственной деятельностью: ходил на демонстрации, распространял коммунистические брошюры, по ночам расклеивал политические плакаты. После очередной такой ночи его арестовали и посадили за решетку на десять дней. Руководителей его группы судили и приговорили к длительным срокам заключения, самого Мина выпустили, но исключили из университета, к огромному горю отца. Как сотни тысяч других, Мин отчаянно желал падения Ли Сын Мана.

Другой студент университета, сын землевладельца Кап Чон Джи, относился и к американцам, и к собственному правительству гораздо лучше, чем Мин Пхён Гю. Но и этот на редкость образованный и культурный кореец, как и основная масса народа, очень смутно представлял себе политику собственной страны: «В те времена