Эпопея советско-финской Зимней войны 1939— 1940 годов. Сухопутные, воздушные и морские операции - Аллен Фрэнк Чу Страница 61

пошел бы на великодушный жест, как предсказывали госпожа Коллонтай и Гюнтер, на переговорах не было. И в самом деле, если бы шведский министр иностранных дел мог предположить исход этой встречи, он, возможно, не стал бы так усердствовать в ее организации. В дополнение ко всем предыдущим территориальным требованиям Молотов теперь настаивал на обширной территории вокруг Саллы, что имело важное значение с точки зрения доступа советских войск в Швецию. Это выражалось в дополнительном требовании о том, чтобы финны построили железную дорогу от станции Кемиярви до границы в районе Саллы, чтобы соединить ее с железной дорогой, которую Советы построят от Мурманской железной дороги в районе Кандалакши; это обеспечило бы кратчайший путь между СССР и Швецией. Не случайно об этих новых требованиях не упоминалось раньше, когда контакты осуществлялись через Гюнтера. Когда 9 марта Таннер сообщил Гюнтеру о требованиях по Салле, шведский министр иностранных дел предсказуемо выразил Молотову протест через госпожу Коллонтай, а также призвал Таннера придерживаться прежних условий. Единственным утешением для финнов стало то, что о ранее предложенном оборонном пакте с Советским Союзом и Эстонией больше речи не шло68.

Когда вечером 9 марта финский кабинет министров собрался для рассмотрения последних советских требований, министры Ханнула и Ниукканен высказались за то, чтобы обратиться к союзникам, а не подписывать столь суровый договор. В этот момент Таннер зачитал вслух «пессимистичный доклад», который маршал Маннергейм только что передал из своего штаба. Маршал предложил свой собственный «категоричный совет»: заключить мир до того, как окончательно рухнет фронт. Его мнение оказалось решающим; президент Каллио признал, что, услышав этот доклад о ситуации на фронте, многие передумали. После полуночи было принято окончательное решение, – притом что Ханнула и Ниукканен все еще были против, – уполномочить делегатов в Москве действовать по собственному усмотрению при условии их единодушного согласия69.

Наступали последние, решающие минуты. Союзники, проинформированные Таннером 9 марта о том, что в Москве ведутся переговоры, продолжали давить на финнов, чтобы те запросили военную помощь. Однако, несмотря на новые советские требования, которые, казалось, направлены против Швеции, Гюнтер упорно отказывался от предоставления иностранным войскам право прохода по территории страны. Сейчас ни маршал Маннергейм, ни Таннер не считали предложение союзников важным в чисто военном отношении, но оба ценили его за дипломатическое воздействие на Кремль70.

Обстановка в бухте Виипури с каждым днем становилась все более угрожающей, и затянувшееся напряжение уже начинало сказываться на нервах и настроениях тех, кто нес на своих плечах самое тяжелое бремя. Таннер еще 5 марта упоминал о плохом настроении у Рюти, отмечая при этом и то, что сам давно лишился нормального сна. Больной гриппом маршал тоже не находил себе места; он ежедневно звонил командирам корпусов, чтобы внушить им необходимость держаться любой ценой. Генерал Хейнрике считал его частые звонки премьер-министру и министру иностранных дел признаком крайней озабоченности. В период с 10 по 12 марта маршал звонил Таннеру не менее семи раз – в основном чтобы узнать новости из Москвы или высказать соображения по поводу переговоров71.

Утром 11 марта в Хельсинки поступил отчет о второй кремлевской конференции, состоявшейся днем ранее. Те же советские переговорщики жестко придерживались своих требований и отказывались обсуждать перемирие до тех пор, пока их условия не будут приняты. Поэтому финские делегаты обратились к своему правительству с просьбой о скорейшем принятии решения. В то время, когда ежедневные потери финнов исчислялись тысячами, эта телеграмма, направленная через Стокгольм, достигла Хельсинки только через двенадцать часов72.

Рано утром кабинет министров согласился с предложением Таннера принять условия, выдвинутые СССР, а вскоре после этого Комитет по международным отношениям парламента проголосовал в пользу такого курса. Через четыре часа обо всем стало известно шведскому бюро новостей в Стокгольме, и, несмотря на все усилия Таннера как-то помешать, дневные газеты уже пестрели соответствующими заголовками. Это стало последней серьезной ошибкой Швеции в отношении Финляндии во время войны; в тот же день советские переговорщики использовали эти сообщения в собственных интересах73.

Ранее в тот же день маршал Маннергейм обратился к Таннеру, чтобы тот предложил русским забрать некоторые районы на крайнем севере страны при условии сохранения за Финляндией полуострова Ханко и юго-восточной территории, которую требовали себе Советы. На замечание Таннера, что это вызовет раздражение Норвегии и Швеции, он ответил, что эти страны тоже пекутся только о своих интересах. По словам Таннера, речь шла о так называемом «пятачке» в районе Петсамо. Согласно версии, недавно опубликованной Ааро Пакаслахти, тогдашнего начальника Политического бюро Министерства иностранных дел, маршал предложил уступить сухопутный коридор через Финляндию в Швецию, чтобы гарантировать обеспокоенность Швеции судьбой послевоенной Финляндии. Позднее, как сообщается, он передумал, поскольку такой коридор усугубил бы проблемы финской обороны. Когда делегатам в Москве была отправлена вторая телеграмма с отменой предложения о коридоре, Таннер добавил к ней идею обмена части Лапландии на некоторые южные районы. Ни одна из этих телеграмм не достигла Москвы вовремя, чтобы повлиять на ход переговоров74. Если Пакаслахти прав, то это лишний раз подтверждает, что маршал Маннергейм находился в состоянии исключительного стресса – ему не было свойственно выдвигать серьезное предложение, не взвесив все его последствия.

В 6 часов вечера 11 марта в Кремле состоялась еще одна встреча. Самой важной новостью этого заседания, о которой в Хельсинки узнали в 5:25 утра следующего дня, было то, что окончательный проект договора Советский Союз представит 12 марта. Финская делегация просила предоставить ей все полномочия для подписания договора75.

Утром кабинет министров собрался для принятия окончательного – и весьма горького – решения. В тот час в их головах все еще витала идея военной помощи союзников. В британских гаванях уже грузились транспорты с войсками, а поздно вечером и Чемберлен, и Даладье публично заявили о готовности прислать помощь, если финское правительство обратится с такой просьбой. Два «несгибаемых», Ханнула и Ниукканен, по-прежнему настаивали на том, что предложение союзников должно быть принято. Однако большинство поддержало рекомендацию Таннера о немедленном заключении договора с русскими, и президент Каллио неохотно согласился подписать верительные грамоты, которые предстояло отправить по телеграфу в Москву. Подписывая их, престарелый президент перефразировал стих из Ветхого Завета (Захария, 11: 17): «Да отсохнет рука, вынужденная подписать такую бумагу». Через пять месяцев его правая рука была парализована в результате инсульта, а еще через год он умер. За передачей верительных грамот последовал еще один период напряженного ожидания76.

В 4 часа дня Таннер узнал, что по московскому радио объявили о подписании мирного договора, но