Российско-японское противостояние на море. Дуэль флотов и разведок. 1875-1922 - Александр Геннадьевич Зорихин Страница 12

агентства. Однако в сентябре 1898 г. младшим переводчиком в агентство по линии МИД был назначен перешедший туда на работу годом ранее редактор 2-го бюро МГШ Аихара Ситиро, который в 1894–1896 гг. вместе с капитан-лейтенантом Нисияма Санэтика занимался разведкой в этом порту[107]. Именно он до 1902 г. исполнял обязанности резидента флотской разведки во Владивостоке, получая финансирование из секретных фондов Морского Генерального штаба[108]. После отъезда Аихара в Японию весной 1902 г. разведывательную работу по линии МГШ во Владивостоке до июня 1903 г. продолжил секретарь коммерческого агентства Судзуки Ёносукэ, занимавший в 1885–1901  гг. аналогичную должность в вице-консульстве в Корсакове[109].

Компенсировать отсутствие постоянно действующей резидентуры во Владивостоке РУ МГШ пыталось отправкой в Приморье в краткосрочные командировки своих офицеров и привлечением к сбору разведывательной информации членов экипажей боевых кораблей японского флота во время их стоянки в порту. Так, в июле 1899 г. в Корсаков, Владивосток и Корею был направлен сотрудник 3-го бюро капитан-лейтенант Танака Котаро. 6 августа он встретился с офицерами прибывших с визитом во Владивосток бронепалубных крейсеров «Мацусима» и «Акицусима» капитан-лейтенантами Тасиро Айдзиро, Кавахара Кэсатаро, Ояма Оносукэ и младшим лейтенантом Комаки Сидзэн. С помощью Аихара Ситиро офицеры познакомились с особенностями административно-полицейского режима в Приморье, получили деньги на проезд и беспрепятственно посетили Никольск-Уссурийский, где в течение суток осмотрели строительство железной дороги Владивосток – Хабаровск, её ответвления до Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД), места расположения русских войск, изучили обстановку в городе. По возвращении во Владивосток 7 августа разведгруппа провела визуальный осмотр вновь строящихся артиллерийских позиций крепости[110].

Два года спустя Кавахара Кэсатаро уже в качестве сотрудника 3-го бюро МГШ вновь побывал во Владивостоке. Будучи прикомандированным в сентябре 1901 г. к штабу отряда Флота постоянной готовности, нанёсшего в составе броненосного крейсера 1-го класса «Иватэ» и бронепалубного крейсера 2-го класса «Касаги» официальный визит в Приморье, Кавахара составил подробное описание доков, судостроительного завода и его станочного парка. Двумя месяцами раньше во Владивостоке побывали капитан-лейтенанты Канэмару Киёцугу и Такэути Сигэтоси, занимавшиеся разведкой в составе экипажей бронепалубных крейсеров 2-го класса «Ицукусима» и «Хасидатэ», которые также прибыли в Приморье с официальным визитом. Канэмару и Такэути описали Николаевский док и Морской экипаж, ход строительства двух доков в районе Гнилого угла, планы строительства сухого дока в бухте Диомид и плавучего дока в бухте Улисс, собрали сведения о состоянии и оборудовании судоремонтных мастерских и мастерских по ремонту миноносцев[111].

Деятельности японской военно-морской разведки во Владивостоке в значительной степени способствовала слабость российских контрразведывательных органов в этом порту: полноценная служба борьбы со шпионажем была образована только в феврале 1896 г. в виде Владивостокской крепостной жандармской команды в составе 12 человек, которой вменялись в обязанности воспрепятствование остановке у батарей и береговых укреплений рыболовных и прогулочных лодок, недопущение производства промеров глубин в акватории крепости, сбор негласным путём точных и подробных сведений обо всех новых жителях крепостного района и подозрительных иностранцах, а также осуществление широкого спектра административных, полицейских и разведывательных функций. Среди сотрудников команды отсутствовали знатоки японского языка, что в совокупности с её малочисленностью дало повод исполнявшему обязанности коменданта Владивостокской крепости Д.Н. Воронец сделать осенью 1902 г. следующий вывод: «Знакомство с деятельностью Владивостокской жандармской команды, к крайнему моему сожалению, убедило меня в почти полном бессилии ее справиться с теми особыми задачами, которые выпадают на ее долю»[112].

Большое значение для сбора разведывательной информации о Тихоокеанской эскадре и оперативного планирования боевых действий против неё с середины девяностых годов XIX в. приобрела Корея, которую Япония рассматривала как сферу своих исключительных интересов.

Первую попытку организовать разведывательную деятельность в этой стране японский флот предпринял ещё в декабре 1875 г., когда в состав посольства Курода Киётака, отправившегося на 2 боевых и 4 транспортных судах заключать договор о мире с королём Коджоном, была включена большая группа морских офицеров под командованием капитана 1-го ранга Нирэ Кагэнори[113]. Однако постоянно действующий разведаппарат тогда создан не был, и военно-морское министерство ограничилось отправкой отдельных офицеров в краткосрочные командировки: например, летом 1882 г. в Инчхон и Фудзан выезжали капитан 3-го ранга Танака Цунацунэ и лейтенант Ниси Синсукэ, в декабре 1885 г. в Сеул был направлен сотрудник Военного управления военно-морского министерства капитан 3-го ранга Хидака Сонодзё, летом 1887 г. в Корее побывал капитан 1-го ранга Куроока Татэваки, а зимой – летом 1888 г. в корейской столице находилась группа офицеров и унтер-офицеров стоявшей на рейде в Инчхоне канонерской лодки «Бандзё» во главе с её командиром капитаном 3-го ранга Матида Санэтака, что во всех случаях было связано с обострением внутриполитической обстановки на полуострове и желанием флота разобраться в происходящем[114].

К планомерной разведывательной деятельности в Корее японский флот приступил в ноябре 1887 г. с учреждением в Сеуле должности военно-морского атташе при дипломатической миссии. Однако эта работа велась в ограниченных масштабах и была направлена, главным образом, против Китая. Куда большее значение имело участие атташе в переговорах с правительством Коджона о предоставлении Японии права оборудовать в корейских портах хранилища угля для бункеровки кораблей императорского флота, благодаря чему Токио получил право создать угольные склады на о. Йондо близ Фудзана (1886) и на о. Вольмидо близ Инчхона (1891), хотя фактически они действовали как подразделения ВМР Йокосука в Гэндзане, Инчхоне и Фудзане с момента открытия этих портов[115].

После окончания японо-китайской войны и вынужденного ухода Токио с Ляодунского полуострова обстановка в Корее резко обострилась вследствие предпринятой прояпонскими силами в октябре 1895 г. попытки свергнуть Коджона. Однако корейскому монарху удалось в феврале 1896 г. укрыться в российской миссии в Сеуле, и это обстоятельство породило у Санкт-Петербурга надежду на реализацию мечты о незамерзающем порте на Дальнем Востоке: ещё 11 апреля 1895 г. Николай II озвучил на Особом совещании задачу приобретения свободного ото льда порта «на материке (юго-восток Кореи)», который был бы «обязательно связан с нашими прежними владениями полосой земли». В мае 1895 г. в Инчхоне была восстановлена стационерная служба русского флота (первым туда отправился бронепалубный крейсер 2-го ранга «Забияка»), а после предоставления убежища корейскому королю в русской миссии уполномоченный в делах России в Сеуле К.И. Вебер в мае 1896 г. заключил с ним контракт от имени морского министерства на «уступку» 5730 квадратных саженей земли на островах Розу и в Инчхоне под угольную станцию, хотя в дальнейшем никакого строительства там не велось. Спустя месяц, сразу после подписания Московского договора между Японией и Россией о Корее, командующий Тихоокеанской эскадрой контр-адмирал Е.И. Алексеев предложил правительству выторговать у