Короткие истории - Леонид Хлямин Страница 5

в обед, в раздевалке мужики пили, по-тихому, без палева, и тому подобного. Разливали в кружки, выпивали, пустую бутылку ставили под скамейку, или кидали в свои сумки. Пить, естественно, было запрещено. Мастера и прораб знали, что они пьют, но спалить никак не могли. Заходили в раздевалку, находили пустые водочные бутылки, ругались, выставляли их на стол. Спрашивали: кто пил. Но кто ж сознается?!

Так, в один день, в обед, Игорь и Влад прилично выпили, и, выйдя на объект, уснули за кладкой кирпичей, на картонках, там, где мы отделывали будущее подвальное помещение. Зашел Леха, мастер, увидел их спящих, пьяных, и сообщил им, что они уволены, и могут катиться на все четыре стороны. Влад с Игорем попытались извиниться, и как-то замять это дело, дескать, давай, договоримся, Леха; но Леха уже побежал все растрезвонивать прорабу, начальнику участка, и директору объекта, – не поленился тоже, – сгонял и сообщил.

К концу дня Игорь с Владом сидели злые в раздевалке, – материли Леху. Остальные мужики их поддержали, поскольку они-то тоже пили, и попасться мог любой из них.

– Вот сука! Вот пидорас, блять! Гондон! – кричал Влад. – Я же один раз его ебну и он не встанет. При этом он сидел напротив меня, потный, огромный, голый по пояс, и крутил своими пудовыми кулаками.

В том, что он действительно с одного удара убьет Леху, я ни капли не сомневался. Никто, пожалуй, не сомневался.

Игорь же, сидел, свесив голову, отходил от выпитого, и думал о том, что теперь ему будет, видимо, нечем платить за учебу дочери. Она учится у него в «ВолГУ» на третьем курсе. Он мне рассказывал, что с женой и с дочерью давно не живет, но исправно платит за ее обучение, а жене дает денег на жизнь. Сам же живет с женщиной в Красноармейском районе, и каждое утро встает в пять утра, чтобы в шесть сесть в электричку, и к восьми быть на стройке.

– Давай его отпиздим! – не унимался Влад.

– А-а, да ну его… – махал рукой Игорян, тянулся сухой рукой за сигаретами, поправлял свою растянутую серую майку, и вздыхал.

Леха же в это время, наверняка, стоял под дверью раздевалки и все слушал, потому что вошел он только после той тирады, что произнес в его адрес Владислав.

Леха, как ни в чем не бывало, позвал электрика, Иваныча, чтобы тот вышел на участок; и как бы невзначай обратился к двум «собутыльникам»:

– Зайдите в мастерскую, за документами. Там сейчас подписывают вам… – и, не дождавшись ответа, Леха пулей выскочил из раздевалки.

– Гондоооон! – крикнул ему в след Влад.

Алексей, очевидно, сделал вид, что не услышал.

Вся раздевалка была на стороне «невинно пострадавших», и поэтому, все присутствующие заржали: и монтажники, и бетонщики, и электрик, и я.

Я тоже был на стороне Влада и Игоря, так как было понятно, конечно, что мастер поступил по правилам, однако, при этом, поступил, естественно, не по-людски. Это видели все. И, потом, Леха, как я заметил, был подловатый парень по жизни, эта его подловатость так и сквозила из него. Даже в мелочах. Взять хотя бы то, что, сядешь, допустим, перекурить только, минералочки там выпить, – он тут как тут влетает в дверной проем, словно поджидал, в своем синем комбинезоне, и кричит: «Че сидим-то, а!?» – «Да только присели», – объясняете. А он: «Давай, давай, поехали, поехали, понесли!». И вскакиваешь, несешь дальше, то, что нес. Носилки с цементом, например, мусор строительный. Мусора было – не передать сколько. В основном это битые кирпичи, известка, куски арматуры, бумажные мешки из-под цемента. И в каждых носилках, если приглядеться, видны пустые пачки из-под сигарет. Курят все страшно на стройке.

Сколько мы таких носилок перетаскали, наверное, мне не сосчитать зараз.

Палыч так не поступал, как Леха. Он появлялся, матерился, что называется, «для порядку», как истинный советский прораб, и уходил. Рабочие его все же уважали, – делаю вывод.

Влада и Игоря уволили, поскольку дело дошло до высшего начальства, благодаря Лехе. Бить его Влад все же не стал. Может, Игорь отговорил, не знаю. Может, побил как-нибудь его потом, при встрече.

– Не будет работы, будет голяк, если полный, Лёньк, – звони, – на прощание сказал Игорь, улыбаясь черным от загара лицом, и черными своими зубами, – возьму тебя на какой-нибудь объект, помогу, – вон, например, заправки строить. Их по стране сейчас много лепят, дело прибыльное, платят нормально. Возможно в Самарской области… А может снова в Сибирь, на Енисей… На бетонщика ты почти что выучился…

Мы пожали друг другу руки, обменялись номерами телефонов. Номер только я твой потом похерил, Игорь, в старом телефоне, который у меня накрылся. Я помню, ты еще хотел найти какую-то свою подругу, Риту, кажется, с которой познакомился во время очередной вахты, и потом потерял ее, уехав. Я тебе советовал сделать это с помощью интернета, разыскать ее. Интересно, нашел ты ее или нет. Может, нашел, и вы теперь наконец-то вдвоем счастливы?

Влад мне на прощание сурово сказал: «Будут проблемы, Лёнька, на Жилгородке, в Городище, там, еще где-нибудь, – ищи меня, – все решим». Номер телефона твой, Влад, тоже канул в небытие, вместе со старой записной книжкой в моем мобильном.

Планам моим не суждено было сбыться, как написал я выше. А планы были грандиозные. Но, как говорится, хочешь насмешить Бога, поведай ему о своих намерениях.

Ну, например, на тот момент, еще даже в самом начале лета планы были еще не мои, а тогда еще – наши: мои и моей девушки. Мы хотели уехать, предположительно, в столицу, вдвоем. Она бы занималась своей карьерой, а я бы занимался своей. Нашли бы работу, и жили долго, весело и счастливо. Она должна была поехать раньше, я же – несколько позже, ориентировочно, после защиты диссертации, то есть, в самом конце сентября месяца. Насколько это реально, и что я тогда вообще себе думал, – я сейчас понятия не имею. Но я был влюблен, целиком и без остатка, поэтому прощаю себе свою недальновидность и глупость. Было же хорошо в тот период жизни – и это главное.

Мне было двадцать четыре года.

Уже в начале лета, я понял, что все начинает идти не так, как было задумано.

Сначала она перестала звонить. Внезапно. Совсем. Я не стал надоедать, дабы не усугубить положение. Когда я все же дозванивался, то она разговаривала со мной, как правило – нехотя, беспричинно капризничая.

Спустя две недели, четырнадцатого числа, потянув необходимое, видимо, ей время, она