Леонид Брежнев. Опыт политической биографии - Виктор Деннингхаус Страница 4

периода, то есть менее всего обеспеченного архивными документами высших органов власти, доступными профессиональным историкам, выступает брежневская эпоха. Так, историки все еще лишены возможности работать с документами Политбюро ЦК за 1964–1982 гг. В этих условиях введение в научный оборот такого уникального исторического источника, как рабочие записи Л.И. Брежнева, которые он вел начиная, самое позднее, с 1944 г. вплоть до своей смерти приобретает весомое научное значение.

Интерес как профессиональных историков, так и общества к дневникам политических деятелей традиционно высок. Трудно представить себе работы по истории национал-социализма без использования дневников Й. Геббельса, а по истории сталинизма – без записей Г.М. Димитрова. Спрос на «дневниковый жанр» настолько велик, что время от времени появляются новые «песни Оссиана» – такие фальшивки, как «дневник Гитлера», выдержки из которого были обнародованы журналом «Штерн» в 1983 г., или «дневник Берии», опубликованный в России несколько лет назад. В свете «новой культурной истории» и «лингвистического поворота» изучение дневниковых записей в целом стало настоящим трендом среди историков, прекрасным примером чего служит «историографическая» судьба дневника Степана Подлубного[35].

Исходя из этого, можно утверждать, что публикация подлинных личных записей Леонида Брежнева, единственного из советских лидеров, оставившего после себя некое подобие дневника, обречена на успех. Для этого действительно есть все основания. Широко известно, что основной опубликованный массив политико-теоретического наследия Брежнева, в отличие от его предшественников на посту главы партии и государства, в первую очередь В.И. Ленина и И.В. Сталина, представляет собой обезличенный плод коллективного творчества[36]. В своих же записях Брежнев говорит от первого лица, причем по самым разнообразным вопросам: об отношении к Китаю и военной помощи Вьетнаму; о проблеме Западного Берлина и роли Франции в НАТО; об израильско-арабском конфликте и связях с Кубой; о чехословацком «ревизионизме» и военном противостоянии СССР – США; о модернизации предприятий и проблеме выпуска товаров народного потребления; о хлебозаготовках и дефиците продовольствия; о продаже нефти и газа и выплатах долгов по ленд-лизу; об учреждении новых наград и выезде евреев из СССР; о кадровых перестановках и праздничных юбилеях; о своих многочасовых заплывах в море и охотничьих трофеях; о заказах новых костюмов и распределении подарков; о болезнях и увлечениях; о бессоннице и лекарствах и т. д.

Л.И. Брежнев в рабочем кабинете

Москва, не ранее декабря 1966

Фотограф В. Егоров

[РГАКФД]

Уже одно только это – возможность вычленить «прямую речь» и настоящее мнение самого Брежнева из «брежневского наследия» – сразу же делает рабочие записи уникальным источником. Брежневские записи могут быть использованы также для верификации огромного массива воспоминаний и мемуаров, причем главным свидетелем будет выступать сам Брежнев. Всего лишь информация о том, где и в какое время находился Брежнев, чем он был занят, с кем и когда встречался или говорил по телефону и т. д., позволяет дать ответ на множество вопросов, в том числе о здоровье и работоспособности генсека, круге его общения, интересах и пристрастиях. Причем в этом случае картина будет не статической, а представленной в динамике.

И все же главная проблема для читателя заключается в том, как «говорит» Брежнев на страницах своих «дневников». Брежневские записи весьма специфичны, что в конечном итоге и определяет возможности и границы их использования. Читатели, которые рассчитывают встретить на страницах брежневских «дневников» рефлектирующего интеллектуала, такого как Георгий Димитров, меланхоличного, но методичного наблюдателя событий, как Николай II, или обнаружить хотя бы свидетельства уровня «застольных бесед Гитлера», записанных рукой стенографиста Генри Пикера, будут разочарованы. Брежнев оставил после себя массив разрозненных, отрывочных и преимущественно коротких записей, которые иногда разделяют лакуны в несколько дней, недель или месяцев. Зачастую это только перечень фамилий или обрывки брежневских мыслей, которые плохо поддаются дешифровке. Хотя не редкостью являются короткие емкие формулировки, которые годятся на роль цитаты, но часто этим все и ограничивается. «Цитатник», при всей его афористичности, по определению не может заменить собой полноценного связного текста. Такое чтение – отнюдь не легкий хлеб.

Устная речь Брежнева как ключ к интерпретации «дневников»

По многим свидетельствам, Брежнев славился как мастерский рассказчик, он прекрасно чувствовал себя в той сфере речевой деятельности, где ценится импровизация, быстрая реакция, разнообразие эпитетов и т. д., то есть качества, абсолютно не свойственные общественно-политическому диалогу и штампованной публицистической лексике советских газет и речам партийно-государственной элиты. В.А. Голиков, проработавший более четверти века помощником Брежнева, весьма высоко отзывался об ораторских способностях своего шефа: «Надо сказать, у Брежнева было много хороших черт. Он нравился работникам аппарата – был корректным, голоса не повышал. Ну и выступал здорово. Это же Киров! – говорили работники ЦК между собой»[37].

В неофициальной обстановке, когда Брежнев точно знал, что его выступление не окажется в печати, ему была свойственна импровизация, раскованность, умение дополнить речь мимикой, вызвать смех у аудитории. Хорошо знавший Брежнева Д.А. Кунаев вспоминал: «К слову сказать, Брежнев порой был неистощим на розыгрыши, острую шутку, а то и анекдот о себе или своих соратниках»[38]. Политический обозреватель «Известий» В.А. Матвеев записал в дневнике свои впечатления от выступления Брежнева перед журналистами в преддверии визита советской делегации в Югославию в сентябре 1962 г., призванного окончательно пересмотреть отношение СССР к «особому пути» Югославии в деле построения социализма: «Перед отбытием в Югославию нас, журналистов, собрал в Кремле Брежнев и по-простому, без казенности, поделился, что предстоит сделать. Охотно ответил на вопросы. Когда я спросил его, собирается ли он затрагивать в переговорах с Тито “китайскую проблему”, он сощурил глаза, состроил комичную мину, передразнивая китайцев, и сказал, что в Пекине, конечно, не будут довольны этим визитом, но следует учитывать, что пока югославы с китайцами довольно близки» [39].

Л.И. Брежнев и председатель Союза советских обществ дружбы, Герой Советского Союза Н.В. Попова (третья слева) среди делегатов Всемирного конгресса женщин

Москва, 30 июня 1963

Фотограф Я. Халип

[РГАКФД]

Иногда роль гримасы и жестикуляции была явно гипертрофированной. По воспоминаниям брежневского «спичрайтера» Валентина Александрова, занимавшегося расшифровками стенограмм магнитофонных записей переговоров Брежнева с руководителями иностранных делегаций, высказывания генсека понять было сложно, зачастую, практически невозможно: «На бумаге были зафиксированы одни междометия. Словно редкие островки встречались слова. И ни одной целой фразы. Никакой связи.

Л.И. Брежнев встречается с трудовым коллективом Авиационного завода им. Чкалова.

Слева от Л.И. Брежнева – первый секретарь Новосибирского обкома КПСС Ф.С. Горячев, справа – Герой Социалистического Труда, директор завода им. Чкалова Г.А. Ванаг

Новосибирск, 31 августа – 1 сентября 1972

Фотограф В. Лещинский

[Государственный архив Новосибирской области (ГАНО). Ф.